Mon Dieu! Личная встреча с Ёси! И если Бебкотт сможет осмотреть этого кретина Андзё, может быть, даже вылечить его, по моей инициативе — ничего, что Бебкотт англичанин, за такое я выторгую у сэра Уильяма какие-нибудь другие преимущества, — мы сделаем огромный шаг вперед.

Он поднял бокал.

— Вервен, mon brave, чума на всех англичан и Vive la France [37] !

Анжелика апатично лежала на кровати под балдахином, опершись спиной на высокие подушки; ещё никогда она не выглядела такой бледной и бесплотной. Хоуг пристроился в кресле рядом с кроватью; он дремал, просыпаясь и опять погружаясь в сон. После обеда солнце пробилось-таки сквозь облака и ненадолго оживило этот тусклый, ветреный день. Ветер увлекал за собой корабли на рейде, натягивая якорные цепи. Полчаса назад — для неё минуты и часы стали одинаковы — сигнальное орудие возвестило о скором прибытии пакетбота, разбудив её ; не то чтобы она по-настоящему спала, скорее, перетекала безвольно из сознательного в бессознательное, не разделенные более никакой границей. Её взгляд скользнул мимо Хоуга. За его спиной она увидела дверь в комнаты Малкольма — нет, не его комнаты, не их комнаты, теперь просто комнаты для другого человека, другого тайпэна...

Слезы вернулись и хлынули полным потоком.

— Не плачьте, Анжелика, — мягко, с нежностью проговорил Хоуг, ни на секунду не ослабляя внимания, всматриваясь в её лицо в поисках пресловутых признаков надвигающейся катастрофы. — Все хорошо, жизнь продолжается, а с вами сейчас все в полном порядке, действительно в полном порядке.

Он держал её за руку. Носовым платком она смахнула слезы.

— Я бы хотела выпить немного чаю.

— Сию секунду, — ответил Хоуг, и его уродливое лицо просветлело от облегчения. Впервые она что-то сказала с сегодняшнего утра, сказала внятно и осознанно, а первые моменты возвращения к нормальной жизни были показателями исключительной важности. Он открыл дверь, едва сдерживаясь, чтобы не завопить от радости, хотя голос её и звучал чуть слышно, ни в нем, ни под ним, ни позади него не было истерики, свет в её глазах был здоровым, лицо уже не было опухшим от слез, а пульс, который он подсчитал, пока держал её за руку, был ровным и сильным, девяносто восемь ударов в минуту, и уже не прыгал, вызывая в нем тошнотворный страх.

— А Со, — распорядился он на кантонском, — принеси своей госпоже свежего чая, но не произноси ни звука, не говори ни слова, поставь все и уходи. — Он опять вернулся к кровати. — Вы знаете, где находитесь, моя дорогая?

Она лишь молча посмотрела на него.

— Позвольте задать вам несколько вопросов, если они утомят вас, скажите мне и ничего не бойтесь. Извините, но это нужно для вас, не для меня.

— Я не боюсь.

— Вы знаете, где вы находитесь?

— В своих комнатах.

Её голос звучал безжизненно, глаза ничего не выражали. Его тревога усилилась.

— Вы знаете, что произошло?

— Малкольм умер.

— Вы знаете, почему он умер?

— Он умер в нашу первую ночь на нашей брачной постели, и это все из-за меня.

В глубине его сознания тревожно прозвенел колокольчик.

— Вы ошибаетесь, Анжелика, Малкольм был убит на Токайдо, много месяцев назад, — сказал он спокойно и уверенно. — Мне очень жаль, но такова правда, и с тех самых пор он жил, беря каждый день в долг у судьбы, вашей вины тут нет, никогда не было, это была воля Божья, но одно могу вам сказать от самого сердца: мы, я и Бебкотт, никогда не видели такой умиротворенности, такого покоя на лице умершего, никогда, никогда, никогда.

— Это все из-за меня.

— Единственное, за что вы отвечаете, это та радость, которую он знал в последние месяцы своей жизни. Он ведь любил вас, не так ли?

— Да, но он умер, и... — Она едва не добавила, и тот, другой, тоже; я даже не знаю его имени, но он тоже умер, он тоже любил меня и тоже умер, и вот теперь Малкольм мертв и...

— Прекратите!

Грубый окрик одним рывком отдернул её от края пропасти. Хоуг опять задышал, но он понимал, что это необходимо сделать и сделать быстро, или она погибнет, как погибали другие на его памяти. Он должен освободить её от дьявола, прячущегося где-то в её сознании и ждущего только подходящего момента, чтобы вырваться на свободу, схватить свою жертву и превратить её в бессвязно бормочущую сомнамбулу, по крайней мере нанести ей огромный вред.

— Извините. Это вам нужно твердо усвоить. Единственное, в чем вы... — в панике он одернул себя, не успев произнести это слово, и продолжил: — за что вы отвечаете, это за его радость. Повторяйте за мной. Вы отвечаете только за...

— Я виновата.

— Произносите вслед за мной: «Я отвечаю только за его радость», — тщательно выговорил он, больше отдавая приказ, с тревогой отмечая про себя её ненормально расширившиеся зрачки. Она опять балансировала на самом краю.

— Я винова...

— Отвечайте, чёрт подери, — взорвался он в притворном гневе. — Повторяйте за мной: «Я отвечаю только за его радость! Отвечаю за его радость!» Говорите!

Он увидел, как пот выступил у неё на лбу, и опять она произнесла то же самое, и опять он оборвал её , повторил нужное слово, «отвечаю, отвечаю за его радость!», и снова она произнесла его по-своему и в следующий раз тоже. А Со принесла чай, но ни он, ни она даже не заметили её , и китаянка в ужасе выскочила за дверь, а Хоуг снова и снова приказывал Анжелике, которая упорно продолжала отказываться, пока вдруг не закричала пронзительно по-французски:

— Хорошо, я отвечаю только за его радость, но он все равно мертв, мертв, мертв... мой Малкольм мертв-в-в-в!

Ему захотелось обнять её и сказать, что все хорошо, что она может уснуть, но он сдержал этот порыв, решив, что пока ещё слишком рано. Его голос звучал твердо, но не угрожающе, и он ответил на своём хорошем французском:

— Благодарю вас, Анжелика, но дальше мы будем говорить на английском. Да, мне тоже ужасно жаль, нам всем жаль, что ваш милый супруг умер, но в этом нет вашей вины. Повторите!