В этой комнате удушливо, непереносимо жарко. Господи, хоть бы глоточек свежего воздуха! Один глоточек. На минутку. Барбара кинулась к задней двери, выходившей в заросший сорняками сад.

– Куда ты? – испуганно вскрикнула мать, в ее голосе уже нарастали истерические нотки. – Там ничего нет! Нельзя выходить из дому после наступления темноты!

Барбара подхватила газетный сверток со своим ужином.

– Выброшу мусор. Я всего на минутку, мам. Можешь постоять у двери, посмотреть, чтоб со мной ничего не случилось.

– Но… у самой двери?

– Если хочешь.

– Нет, мне не следует стоять у открытой двери. Оставь ее приоткрытой, только щелочку. Если что случится, зови меня.

– Отличный план, ма. – Со свертком в руках Барбара торопливо вышла в темноту.

Пару минут. Она жадно вдыхала холодный воздух, прислушиваясь к знакомым с младенчества звукам и нащупывая в кармане измятую пачку сигарет. Выудила одну, закурила, прищурилась на усеянное звездами небо.

Как могло это случиться с ее матерью? Конечно, все началось с Тони. Веселый, веснушчатый мальчишка. Словно порыв весеннего ветра посреди окружавшей их зимы. Смотри, смотри, что я сейчас сделаю, Барби! Я все могу! Химические реактивы и резиновые мячи, крикет на школьной площадке и салки по вечерам. И ужасная, чудовищная нелепость – выбежать за мячом прямо на Аксбридж-роуд.

Нет, тогда он не умер. Всего-навсего пришлось поваляться в больнице. Держалась температура, необычная реакция. А потом – внезапный диагноз. О, зловещая ирония! Попасть в больницу со сломанной ногой, а выйти с белокровием.

Он умирал четыре года – четыре ужасных года.

Четыре года его родные спускались по ступеням безумия.

– Лапонька! – Голос матери дрожит.

– Я тут, мама. Смотрю на звезды. – Втоптав окурок в каменно-твердую землю, Барбара поплелась в дом.

Дебора Сент-Джеймс поспешно притормозила и, хохоча, обернулась к мужу.

– Знаешь, Саймон, в качестве штурмана ты никуда не годишься.

Он улыбнулся, складывая карту дорог.

– Раньше не знал. Будь снисходительнее – это все туман виноват.

Дебора посмотрела сквозь ветровое стекло на маячившее перед ними огромное темное здание.

– По-моему, это еще не причина, чтобы перепутать все значки на карте. Мы наконец добрались? Что-то не похоже, что нас тут ждут.

– Ничего удивительного. Я обещал приехать в девять вечера, а сейчас… – При слабом освещении внутри автомобиля он всмотрелся в циферблат и охнул: – Господи, да уже полдвенадцатого! – В голосе его слышался смех. – Ну так как, любовь моя? Проведем брачную ночь в машине?

– Будем обжиматься, как подростки, на заднем сиденье? – Изящным движением головы женщина откинула назад длинные струящиеся волосы – Прекрасная идея, только зря ты не взял напрокат машину повместительней. Нет, Саймон, боюсь, нам все-таки придется колотить в дверь, пока кто-нибудь не проснется. Но помни – извиняться будешь ты. – С этими словами она вышла из машины, вдохнула полной грудью колкий ночной воздух и внимательней пригляделась к высившемуся перед ней зданию.

Особняк был выстроен в эпоху, предшествовавшую правлению Елизаветы, но позднейшие переделки придавали ему щеголеватый и жеманный вид. Забранные кружевными решетками окна освещал лунный свет, просачивавшийся сквозь болотный туман, повисший над долиной. Вверх по стенам карабкался плющ; увядающие листья багрянцем румянили старый камень. Там и сям в прихотливом беспорядке сквозь крышу пробивались каминные трубы, словно огромные копья, воинственно вскинутые к ночному небу. Этот дом и прилегавший к нему участок земли вольно и непокорно отрицали наступление двадцатого века: гигантские дубы широко простирали ветви над лужайкой, под ними красовались скульптурные группы в окружении цветочных клумб. От дома к лесу уходили, петляя, тропинки, заманчивые, как пение сирен. В глубокой тиши был слышен и плеск струи в ближнем фонтане, и блеяние ягненка на дальней ферме, но все звуки растворялись в нежном шепоте ночного ветерка.

Дебора обернулась к машине. Ее муж распахнул дверь и терпеливо наблюдал за ней, зная, что она, профессиональный фотограф, молча вбирает в себя красоту этой местности.

– Это прекрасно, – прошептала она. – Спасибо тебе, милый.

Саймон вытолкнул из машины левую ногу, скованную протезом, со стуком уронил ее на землю и протянул жене руку. Натренированным движением Дебора помогла мужу встать на ноги.

– Мне кажется, мы кружили часами, – пробормотал Сент-Джеймс, потягиваясь.

– Так оно и есть, – насмешливо подтвердила она. – «Всего два часа от станции, Дебора. Чудная поездка».

Он тихонько рассмеялся:

– И впрямь чудная. С этим не поспоришь, любовь моя.

– Еще какая! Когда я в третий раз увидела аббатство Риво, я была вне себя от восторга. – Дебора оглянулась на неприступную дверь из темного дуба. – Ну что, попытаемся?

По усыпанной гравием дорожке они вошли в глубокую арку перед дверью. К одной стене арки прислонилась, покосившись, будто спьяну, деревянная скамья, у другой стены высились две чудовищных размеров урны. По чьей-то прихоти в одной буйствовали только что расцветшие цветы, в то время как другая превратилась в приют для засохших гераней. Когда супруги проходили мимо, увядшие листья с шорохом посыпались на землю.