— Цыц! — гаркнул Фини, скептично пронзая его острым взглядом своих умных серых глаз. — Вижу, вижу, смыслишь кое в чем. Только понимаешь ли, сынок, торговля «черным деревом» — грязная работа. На берегах Западной Африки то и дело лихорадки, коварные нападения черномазых, а на переходе через Атлантику сплошные нечистоты, вонь и рвота. Сразу учуешь, что море — не место для детишек со слабыми нервами.

— Я не боюсь грязи и лихорадки, сэр! — отчеканил Джон.

— Ну, хорошо, — молвил Фини, — но вот, представь себе, хм, ну, скажем, что рабы взбунтовались и свора дикарей ревет и изнывает от желания распороть тебе брюхо живьем, а?

При одной мысли об этаком волосы у Сильвера встали дыбом, но преодолев страх, он выпалил, сжав кулаки:

— А чего тут думать: разбить им головы и выкинуть за борт, сэр!

— Ха, — ответил Фини, — не тебе бы доверил я эту работу. Но все же я тебя возьму. Как раз сейчас мне не хватает людей: моряку, видите ли, не по сердцу торговля живым товаром. Хоть и денежное это дело, но многие пугаются крови и желтой лихорадки. Валяй в кубрик, парень. Одно из двух — или ты у меня быстро станешь заправским моряком, или пойдешь на корм акулам.

Итак, «Ястреб» отплыл в дальний путь с Джоном Сильвером на борту. Раньше Джону приходилось кататься на лодках в Бристольском заливе, но впервые он вышел в открытое море, и это путешествие, по его словам, научило его большему, чем все книги, которые он прочел вместе с матерью. Первым делом он преодолел морскую болезнь, хотя в Бискайском заливе было так худо, что горло бы себе перерезал, если бы смог удержать в руках нож.

Сильвер довольно скоро выучил основные правила морской службы, в чем ему немало помог линек, которым бдительный боцман пользовался умело и кстати. Страх перед лазаньем по снастям во время качки постепенно исчез. Первые дни на судне он ощущал, как проницательные серые глаза Фини отмечали его неуклюжесть и ошибки и со всем уязвленным самолюбием юности представлял себе насмешки, с которыми говорил о нем капитан, но довольно скоро уверенность в своих силах возобладала и он перестал обращать внимание на насмешки, аккуратно подмечая при том редкую, но всегда заслуженную похвалу.

Фини хорошо смыслил в навигации, но не умел поддерживать дисциплину на борту. Днем он то и дело прикладывался к бутылке, так что к ночи еле держался на ногах и тогда судно оставалось на попечении старшего помощника Грирсона. Этот неразговорчивый йоркширец, ранее служивший в королевском флоте, требовал соблюдения дисциплины, был верен долгу и набожен. Товарищи Сильвера плевали ему вслед, страшно ругали его в кубрике, но спокойствие и самообладание, никогда не изменявшие Грирсону, заслужили уважение Джона.

В общем, у Сильвера не сложилось высокого мнения о своих собратьях-моряках. Они отнюдь не стремились выложиться при выполнении работы; главными их развлечениями были игра в кости, склоки да ссоры, и Джону до смерти надоела изощренная ругань при выдаче пищи и грога. Как новичка в экипаже, Джона поначалу третировали и всячески над ним издевались, но быстрые его успехи и явная физическая сила заставили отстать от него самых задиристых матросов.

Когда «Ястреб» бросил якорь на рейде Анамбу, порта, где торговали рабами со всего западного берега Африки, Сильвер с бака долго разглядывал новый для него мир тропических лесов, удивительных зверей и чернокожих дикарей. Поначалу роскошные краски и обильная растительность, обступившая стены форта и хижины обитателей Анамбу и, казалось, угрожавшая погрести их под собой, показались ему просто немыслимыми. Такими же выглядели для него и яркие одежды туземцев, вертевшихся в своих лодчонках вокруг «Ястреба» и предлагавших экипажу плоды и разные невиданные лакомства.

Но вскоре взору Сильвера предстали новые чудеса. Десмонд Фини протрезвел впервые за все путешествие и всерьез принялся за работу. С борта судовой шлюпки, нагруженной образцами привезенного товара, он сошел на причал Анамбу в сопровождении шести матросов. Среди них был и Сильвер, которого Фини позвал со словами: «А ты, волчонок, иди тоже, еще пригодишься. На этом берегу сообразительный парень и умелый лжец стОит батареи пятифутовых орудий».

Вскоре Сильвер во все глаза смотрел, как Фини здоровался с работорговцем. Монго Джеком Эндрюсом — огромным, рыхлым и беспредельно любезным человеком с мягкими и белыми руками. От долгих лет жизни в Анамбу работорговец сильно опустился, принял местные обычаи и вкусы и одевался в ярко-пестрые пропотевшие африканские одежды с плохо замытыми следами грязи.

— Дорогой мой капитан, — пропел Монго Джек, — наконец-то мы снова встретились, но черт побери, тяжелые теперь для всех времена. Я прошел много рек, отлавливая чернокожих парней и красавиц, и с огромными усилиями доставил их сюда, но какие расходы, дорогой сэр, какие расходы!

С этими словами Монго Джек опустился в тростниковое кресло, заметно просевшее под его тяжестью, и отер пот со лба. Фини тоже сел и приказал показать товар. Насколько помнил Сильвер, он состоял главным образом из бочонков коньяка и рома, хлопчатобумажных тканей из Манчестера, нескольких пар пистолетов, модных шляп с кружевами и железных прутьев.

Монго Джек, зевая, оглядел образцы.

— Обычный товар, капитан, — пожаловался он. — Честное слово, чернокожие вожди уже купаются во французском коньяке, и у каждого есть по восемь треуголок. Но, — продолжил он, оглядывая блестящие рукоятки пистолетов, — все-таки мы сможем кое-что сделать, дорогой сэр, поглядим еще.

На этом и покончили. Монго Джек повел Фини в одну из внутренних комнат, где принялся щедро потчевать его вином, ворча и жалуясь на нелегкую жизнь. Снаружи африканки, двигаясь змеевидной вереницей, поднесли Сильверу и его товарищам закуски.