В церкви в этот час было пусто и тихо, тьму рассеивали лишь огоньки поставленных во исполнение обета свечей, слабо озарявшие каменные полы и бросавшие отблески на темные витражи. Перед алтарем склонилась одинокая фигура в черном, очерченная бледным красным сиянием неугасимой лампады. Услышав звук шагов Моргана и Келсона, Дункан повернулся и вышел им навстречу в трансепт.

— Все готово, — шепнул он и провел их в свой кабинет. Больше он не сказал ни слова, пока они не расселись вокруг маленького стола, на котором зловеще мерцала брошь с золотым Львом, лежавшая на малиновой подушечке.

— Келсон, — тихо начал священник, сложив перед собой руки, — то, что я должен сказать, касается главным образом вас.

Келсон с бледным в свете свечи лицом серьезно кивнул, и Дункан продолжил:

— Ритуал будет очень прост: мы войдем в церковь. Вы встанете на колени у ограды алтаря. Я дам вам мое благословение, Келсон; затем вы, своей рукой и по собственному желанию должны будете вонзить зубы Льва в ладонь вашей левой руки. Если Господь с нами, вы почти сразу ощутите прилив силы. Ощущение это должно походить на головокружение. Возможно, вы потеряете сознание. Но я не уверен. Это станет ясно по ходу дела.

Келсон, еще более побледневший, тихо вздохнул.

— Есть еще что-нибудь, что я должен знать, отец?

— Нет, сын мой, — мягко ответил Дункан.

— В таком случае, — дрогнувшим голосом сказал юноша, — перед тем, как мы приступим, мне хотелось бы немного побыть одному.

— Конечно, мой принц, — ответил священник, вставая. — Аларик тем временем поможет мне облачиться.

Морган заговорил только в ризнице.

— А вдруг что-то пойдет не так, Дункан? — спросил он, протянув священнику белоснежный стихарь, который тот бережно принял у него из рук. — Это может его убить?

— Это наша единственная возможность, — отвечал Дункан. — Мы оба с тобой знаем, что произойдет, если он встретится с Голубой колдуньей, не обладая силой... это уж точно.

Он поднес к губам край парчовой епитрахили, затем возложил ее на плечи.

— А так у мальчика хотя бы есть шанс. Брион знал своего сына. Я думаю, все должно получиться. Пойдем, — он положил руку на плечо Моргана. — Мы должны сделать все, что в наших силах.

И они вернулись обратно в кабинет, где сидел в ожидании своей участи юный принц.

Келсон же в раздумье смотрел на огонек единственной свечи. Либо он познает вскоре силу своего отца, либо не познает ничего; мысли его обратились к двум верным друзьям, которые сопровождали его на этом пугающем пути в неизвестное: к Моргану, что был другом его отца и едва ли не вторым отцом для него самого, и к Дункану, молодому священнику, который был его наставником с тех пор, как он себя помнил.

Он даже упрекнул себя за то, что мог усомниться хотя бы на миг в их мудрости, и душу его согрела мысль, что этой ночью, что бы с ним ни произошло, они будут рядом. И когда отворилась дверь, он с улыбкой поднялся на ноги, и Морган, увидя доверчивое выражение его лица, ответил ему подбадривающей улыбкой.

— Вы готовы, мой принц? — спросил Дункан, поднимая брошь вместе с подушечкой и передавая ее Моргану.

— Да, отец, — последовал ответ, и все трое вышли в церковь.

Принц и его защитник встали на колени у алтарной ограды, отцепили мечи и положили их на пол перед собой, а священник, приблизившись к алтарю, прочел молитву. Затем, перекрестившись, Дункан поднялся по ступеням, поцеловал алтарную плиту и, повернувшись, протянул к ним руки.

— Dominus vobiscum.

— Et cum spiritu tuo, — ответили они.

— Oremus.

Священник снова повернулся к алтарю, прочел еще одну молитву, завершив ее торжественным: «Per omnia saecula saeculorum». Морган и Келсон ответили тихим «Amen».

Тогда Дункан спустился, остановился перед коленопреклоненным Келсоном и возложил руки на голову юного принца.

— Да благословит тебя Господь Всемогущий, Отец, Сын и Дух Святой. Аминь.

Перекрестил принца, поднял брошь со Львом с ее бархатного ложа и опустил в протянутые руки Келсона.

— Смелей, мой принц, — шепнул он и вернулся к алтарю. — Domine, fiat voluntas tua!

Руки у Келсона слегка дрожали, когда он поднял золотую застежку над левой ладонью. Но, собравшись с духом, он решительно вонзил тонкую иглу в свою плоть. Потемневшая игла вышла с другой стороны кисти, и принц чуть не задохнулся от боли и с тихим стоном, чувствуя, как эта боль разливается огнем по всей руке, пригнулся к полу.