Верд замолчал. По щекам его градом катились слезы.

— Ну что ты… зачем… Ну, возьми себя в руки, — смущенно залепетал Мах, поспешно наполняя вином отцовский стакан. — Вот, выпей…

Старый барон одним глотком расправился с содержимым стакана, широким рукавом смахнул слезы и повел рассказ дальше.

Лайза умерла через три дня после родов. Просто и незаметно, ночью, во сне. Все время после родов у нее было замечательное самочувствие и великолепное настроение. Когда утром Верд обнаружил ее остывающее уже тело, он был в шоке. Знахарь, за которым тут же послали, проведя тщательное обследование умершей, доложил барону, что не обнаружил у баронессы ни малейших следов болезни.

Верд был потрясен — жена умерла от простой остановки сердца. Так умирают от старости — но ей-то было всего двадцать семь. Если бы он подозревал хоть что-то, он, прибегнув к помощи магии, возможно, спас бы свою Лайзу… Впрочем, что толку об этом гадать! Его любимая умерла, и ее уже не вернуть. Никогда и никому!

Но у барона остался сын, очень смышленый карапуз по имени Мах… Кстати, это необычное имя сыну придумала Лайза еще месяца за два до его рождения. Однажды ребенок так сильно размахался ручками и ножками у нее в животе, что она в шутку назвала его Махом.

Скорее всего, будь Лайза жива, сын через неделю-другую после рождения получил бы другое имя, но она умерла. В память о ней Верд не захотел ничего менять, и Мах так остался Махом.

Поначалу Верду было очень трудно примириться с потерей. Барон целыми днями напролет, как свихнувшееся привидение, бродил по осиротевшему без хозяйки замку. Ему то и дело казалось, что вот сейчас, вот за этим поворотом он увидит ее, живую, здоровую и весело улыбающуюся. Это были какие-то сумасшедшие прятки. Верд внушал себе, что Лайза просто очень хорошо спряталась, но он обязательно ее отыщет, чего бы это ему ни стоило — ведь он не мог без нее жить…

Он тогда стоял на грани безумия. И от того, чтобы эту грань переступить, его спасал крошка-сын. Вернее, требовательный крик малыша. Ведь младенцу было совершенно наплевать на душевные муки отца, едва проснувшись, он требовал, чтобы его покормили и поменяли пеленки. Няньки и кормилица, конечно, старались побыстрее успокоить ребенка. Но не всегда успевали. Верд, слыша детский крик, вспоминал, что у него теперь есть сын, и подступавшая совсем близко пелена безумия рассеивалась.

Шли годы. Время — лучший из всех лекарей — исцелило Верда. И он смирился с ужасной потерей.

Мах рос здоровым, красивым, умным и веселым мальчиком. И был, на радость отцу, очень похож на свою мать.

Барон совершенно позабыл о клятве, которую дал Лайзе перед рождением сына. Но ему напомнили… За неделю до восьмилетия Маха с Вердом приключилось вот какая история.

Он засиделся в своем кабинете далеко за полночь, проверяя отчет управляющего за год. Работа скучная, нудная, но необходимая: за хитрецом Бублом нужен был глаз да глаз. В комнате стало душновато, и барон, чтобы немного освежить воздух, открыл одно из окон. В лицо ему пахнуло прохладой, ночь была совершенно безоблачной. Он залюбовался звездным небом и простоял у окна минут десять, когда же вернулся к столу, с изумлением обнаружил поверх аккуратно разложенных стопочек бумаг большой розовый конверт.

Для барона по сей день загадка, откуда конверт тогда взялся на его столе. Правда, дверь в кабинет была не заперта, он был увлечен созерцанием звезд на небе, а в замке было полным-полно слуг. Можно было предположить, что кто-то аккуратненько, на цыпочках… Он так и предположил. Даже провел этакое дознание, пытаясь выяснить у слуг, кто принес ему конверт. Просил, требовал, даже угрожал, но никто так и не признался. Вконец отчаявшись, Верд предложил вознаграждение тому, кто укажет на письмоносца. Тут его слуги, конечно, засуетились, и через час у барона появилось с дюжину подозреваемых. Но, увы, все смогли доказать, что были в это время далеко от кабинета или спали, причем спали не одни. В общем, появление письма так и осталось для Верда загадкой.

Да, это было именно письмо. Этакое послание с того света. Хорошо еще, что Верд сначала сел в кресло, а уж потом вскрыл конверт. Первые же строки письма повергли барона в глубокий обморок. Письмо было написано рукой Лайзы, и это не было подделкой, в чем Верд убедился, прочтя его до конца — в нем упоминалось о многих интимных подробностях их жизни, которых, кроме них двоих, не мог знать никто на свете. Вероятно, баронесса написала его накануне той ночи, когда взяла с мужа клятву, и передала кому-то из слуг, преданных лично ей, с приказом незаметно подложить барону через восемь лет. Это самое разумное объяснение появлению письма.

В первых же строках Лайза напоминала барону о той клятве. Далее сообщала, что является прапраправнучкой последней жрицы некоего старинного колдовского сообщества и ее духовной наследницей. По ряду только ей одной известных признаков неделю назад она поняла, что вскоре умрет… В роду последней жрицы до сих пор не было ни одного мальчика — жрице же удалось вынести из хранилища знаний своего ордена древнее заклинание, касающееся именно мальчика, причем не какого-нибудь, а прямого потомка древних… то есть этой жрицы. Из поколения в поколение, от матери к дочери передавался древний папирус с заклинанием — и вот свершилось, Лайза ждет сына! И ее последняя воля заключается в том, чтобы Верд прочел над потомком жрицы это древнее заклинание.