— Вот так-то, Филя, — бормотал Плотник, оттаскивая тело в сторону. — Говорил ведь тебе: не трогай меня, покуда не позову.

Он пристроил огарок свечи на пустой бочке и при ее зыбком свете быстро выкопал небольшой металлический ящик. Кряхтя, подтащил его ближе к свету. Поковырялся немного в замке и открыл крышку. Добыл оттуда неприметный с виду кожаный чемоданчик, крякнул довольно, почувствовав приятную тяжесть в руке. Затем поднялся наверх. Часы с гирьками показывали восемь.

«Спешить не надо, — бормотал он про себя, — мы себе тихо-мирно беседуем. Перешли в другую комнату, свет включили. Нам бояться нечего, мы люди честные, у нас все открыто».

Минут за двадцать до прихода очередной электрички Плотник натянул старый картуз, надел потертое драповое пальто, налил в блюдце молока, поставил его пристально смотревшему за ним зелеными глазами коту и с чемоданчиком в руке вновь спустился в подпол.

На противоположной стенке он нащупал тяжелый засов и оттянул его в сторону. Пригнулся, и по узкому проходу двинулся вперед. Постоял, прислушался. Открыл крышку люка и вылез в ветхий сарай, примыкавший к саду. Опять застыл не двигаясь. По листьям деревьев тихо шуршал ветерок. Было безлюдно. Он не спеша зашагал по переулку, рассчитывая появиться на остановке одновременно с электропоездом. Желтый световой глаз пронизал пространство далеко впереди себя, высветив у полотна несколько фигур. Мягко лязгнули открывающиеся двери. Плотник за мясистой спиной какой-то бабы незаметно юркнул в первый же вагон.

Напротив него сидела девушка в черных, туго обтягивающих полные икры чулках. Неодобрительно причмокнув губой, он скользнул взглядом по ее ногам. Она покраснела и прикрыла колени книгой. Плотник незаметно огляделся. В одном углу играла в карты компания железнодорожников. Над спинками сидений торчали редкие головы пассажиров.

Тусклый свет успокаивал, укачивало. Мимо с грохотом промчался встречный.

— Трофимыч! Какими судьбами? Сколько лет, сколько зим? — неожиданно раздался чей-то смутно знакомый голос.

Рядом, уже вплотную к нему, стоял с распростертыми объятиями Шустов. Плотник сразу узнал бывшего участкового из села, где он прежде жил, но вида не подал. Его рука, прежде спокойно лежащая на сиденье, как бы невзначай переместилась на колено.

— Да ты что? Неужто не узнаешь? — разочарованно протянул Шустов, усаживаясь рядом. — Федор я, Шустов. Вспомни. — Он положил свою руку сверху на узловатую кисть Трофимыча. На противоположном сиденье рядом с девушкой уселись двое молодых парней и с любопытством стали наблюдать за встречей старых друзей.

— Не признает, а? — сокрушенно вздохнул Шустов, по-прежнему не отпуская руки старика. — Земляка не узнает, — продолжал он с обидой, обращаясь за сочувствием к сидящим напротив.

Молодые люди понятливо покачивали головами: мол, чего в жизни не бывает, и продолжали внимательно наблюдать за встречей.

Девушка поднялась, уловив необычность происходящего, сняла с крючка свою сумочку и перешла в другой конец вагона.

Оставшиеся молчали. Быстрыми движениями Шустов вытащил из бокового кармана пальто Трофимыча никелированный браунинг и спрятал в карман.

— Повезло тебе, Федька, ох, как повезло, по Филькиной глупости, вечная ему память, повезло, — раздумчиво, как бы разговаривая сам с собой, произнес Плотник. — Кто ты, Федька, супротив меня? Так фюйть — птичка-порхушка. Бабочек тебе ловить, а не меня.

— Как могем, — развел руками Шустов и добавил, посмотрев в окно: — Пора! Сходить нам, Трофимыч. По старости твоих лет молодые люди чемоданчик помогут донести.

Электричка вырвалась на ярко освещенный перрон. Почти вплотную к вагонам стояла милицейская машина.

— Особенно обольщаться не советую, — сказал Сухарников, расхаживая по кабинету за спиной Вершинина и Шустова, — хотя задержание Плотника — несомненно, большая удача.

Он уселся за широкий, темной полировки письменный стол и взглянул поверх очков на мелко исписанный прямоугольник белой бумаги.

— Взять хотя бы изъятое при обыске: драгоценности, деньги. Сумма солидная — семьдесят семь тысяч рублей с хвостиком. А дальше? — Его пальцы отстукали дробь по листку. — Что дальше? Ценности мы изъяли. Они были для него всем. Властью. Силой. Обеспеченной старостью. Даже просто — фетишем. Ведь их хватит, чтобы обеспечить безбедное существование десяти таких стариков, как Усачев. Сейчас он в шоке. Все пропало. И терять теперь ему нечего. Вот почему, думается мне, он будет молчать. Да и не простой это уголовник, а матерый, с большим стажем. Перед нами сейчас стоит сложнейшая задача: установить происхождение изъятых ценностей и ту личность, которая скрывается под фамилией Усачев. Иначе мы так называемому Усачеву ничего стоящего не предъявим.

— Почему ничего? — вмешался Вершинин. — А покушение на убийство Чернова? От него ему не отвертеться.

— Пожалуй. Но ведь убийство убийству рознь. Кто такой Чернов, давно известно: пьяница, махровый уголовник. Скажет Усачев — поссорились, хотел меня убить, едва нож удалось вырвать, а потом случайно… Вот вам и смягчающие обстоятельства. Свидетелей-то, кроме них двоих, нет. Ну и, наконец, главное, — добавил Сухарников, помолчав: — Кто убит на Прорве, так и не установлено. Корочкин толком о ней ничего не знает. Плотник не скажет. А Беда?.. — он развел руками. — Беда далеко, да и надежды я на него возлагаю небольшие.