— Если ты меня сейчас же не выпустишь, я завизжу.

— Можешь начинать, — хладнокровно сказал он. — Заработаешь звон в ушах — и все. Никто не станет вмешиваться в то, что происходит между мужем и женой.

Он опустил меня на кровать. Я резко села, обхватив руками колени:

— Тай, к чему эта ложь? Если дело в моем добром имени — спасибо за заботу, конечно, но незачем. Нельзя потерять то, чего нет.

— Ложь? О чем ты?

— Тай! — я прикрыла глаза, медленно вздохнула. Сейчас или заору на него, или расплачусь. Замечательно. Неужели он действительно не понимает, в чем дело?

— Я не знаю другого слова для того, чтобы сказать, что ты значишь для меня. — Тихо произнес Тайрон. — Больше, чем возлюбленная. Ближе, чем друг. Та, кому я могу доверить свою спину — и знать, что не получу нож под лопатку, ни в прямом ни в переносном смысле. Та, кого буду защищать до последнего — не потому что должен… Просто потому, что ты — моя женщина. Моя жена.

Все-таки расплачусь.

— Тай, ты понимаешь, что это значит для меня?

Он придвинулся ближе, взял мое лицо в ладони:

— Понимаю. Иначе бы не сказал то, что сказал сейчас. Не плачь.

— Не буду. Обними меня…

Я так и уснула — сидя у него на коленях.

Проснулась я уже в сумерках. Тайрон сидел у окна, что-то читал. Поднял голову, почувствовав мой взгляд, улыбнулся:

— Есть будешь?

— Буду. — Я вылезла из-под одеяла, начала одеваться. — Безобразие какое-то. Ем, да сплю.

— А что ты хотела после такой болезни?

Я выпрямилась — ноги держали и голова не кружилась. Так, похоже, без магии тут дело не обошлось.

— Ты подкинул сил, пока я спала?

— Да. Быстрее выздоровеешь — быстрее отсюда уйдем. Не то, чтобы мы очень торопимся — но и задерживаться на одном месте смысла нет.

— Спасибо.

Он хмыкнул:

— К тому же утром ты выглядела совсем неважно.

— Умеешь говорить приятные вещи.

Я провела гребнем по волосам. Начинающие отрастать пряди лезли в глаза, щекотали шею. Что же с ними делать — ни гребень ни заколка еще не удержат, а случись что на дороге, будет некогда челку с глаз смахивать. Где-то я слышала, что когда в моде были гладкие прически, дамы смазывали волосы отваром льняных семян — но помогает ли это? И спросить, конечно, некого — не у жреца же выяснять? Кстати, о нем…

— Ты можешь сказать Ортону, чтобы он перестал смотреть на меня снизу вверх? Мне от этого очень неуютно.

— Скажи сама, — пожал плечами Тай. — А почему неуютно?

— Потому что не могу понять, с чего бы такие почести.

— Того, что ты спасла ему жизнь, рискуя своей — недостаточно?

— Ну, когда я в последний раз провернула нечто подобное, то в результате услышала, что зря старалась.

— Когда это? — Тайрон недоуменно уставился на меня. Расплылся в улыбке, поняв, о чем я. — Ревнуешь что ли?

Я почувствовала, как под его насмешливым взглядом щеки заливает краска.

— Нет!

— Ревнуешь, — он рассмеялся. Обнял, взъерошил мне волосы.

— Ну… да. Глупо, прости.

Он вдруг стал серьезным:

— Хочешь, в ближайшем же городе зайдем в храм Люты? Если тебе нужен обряд, чтобы чувствовать себя спокойней.

Я посмотрела ему в глаза:

— Тай, у тебя другие небеса — значит и другие боги?

Он кивнул.

— Значит… тогда боги не примут обряд, и он превратится в пустое соблюдение приличий. Смысл?

— Если говорить честно, — медленно произнес он, — я вообще не понимаю, почему вы вмешиваете богов в свои дела. Зачем тащить кого-то еще туда, где должны быть только двое?

Зачем? Странный вопрос.

— Так было всегда… Тогда и благословения родителей просить незачем.

— А разве любящие родители могут не благословить?

Я вздохнула:

— Тай, ты же не первый день живешь среди людей. Прекрасно знаешь, что еще как могут.

— Я сказал «любящие родители». У нас бы в голову никому не пришло не дать благословения… могут попросить подумать еще раз, если родителям кажется, что возлюбленный их ребенка не слишком подходящая пара. Но отказать — никогда. Там, где дело касается двоих, места нет никому. Ни богам, ни родителям. Ведь это не их жизнь.

Я долго молчала, размышляя.

— У вас ведь не выдают девушку замуж, едва она становится способна рожать? И не женят юношу чуть ли не сразу после того, как он получает право на взрослое имя. Что может решить тот, кто еще не знает ни жизни, ни людей?

— Ну да, умирать в бою… или родами право есть, а решать, с кем делить остаток жизни — нет. Но в чем-то ты права. Нам торопиться некуда.

— Мы слишком недолго живем для того, чтобы позволить себе такую роскошь — не торопиться.