— Ужасно!

— Что ужасно? Да что ты видел ужасного в своей жизни? Знаешь, землянин, а ведь тебя убить надо. — Ее трясло. — Да, тебя необходимо убить!

Я увидел в ее руке пистолет.

— И я убью тебя. За все сразу.

— Ты с ума сошла! Что с тобой?!

— Может быть, такое время, можно свихнуться. Но сейчас я говорю истину. Кто тебе позволил делать из меня игрушку? Он все решает, он идет к Верховным, лети с ним! Я никогда от тебя ничего не требовала, никогда! Как тебе это было удобно: улетел, прилетел. И пока над твоей головой было ясно, что-то ты никуда меня не приглашал. Теперь — летим, женимся! А ты задумывался хоть раз, как я живу, когда ты улетаешь? Здесь, на Аркосе, живу, говорю, жду тебя. Страдаю? Тоскую? — Она махнула рукой. — Почему я должна зависеть от твоих настроений? Мне было плохо и одиноко. Скажу правду: я тебе всегда была верна. Даже когда ты улетал на Землю. Я тебя любила.

Она подняла револьвер. Происходящее не укладывалось в сознании. Я не понимал, что с Бэкки, уж не больна ли она? Поднять руку на нее я не мог. Казалось, прошла вечность. Бэкки с силой отшвырнула револьвер. Он ударился о стену, посыпалась штукатурка, что-то тяжело грохнулось об пол.

На полу среди кусков штукатурки лежал плоский металлический предмет.

Кирпичная стена поддавалась плохо. Работать приходилось кувалдой и зубилом. Сколько было разочарования, когда в руках оставались одни обломки! 

Тимофеич стер с лица кирпичную пыль, перемешанную с обильным потом, и перевел дух. Затянул потуже на указательном пальце грязную, окровавленную тряпицу, сплюнул скрипевшие на зубах песчинки и с сожалением посмотрел на развалившийся кирпич.

— Эдак цельного кирпича и на баньку не наберешь, — сказал он своему напарнику, Семену Прудникову.

— Буде врать, — мрачно отозвался тот. — Банька! Да в эту баньку ты летом трех курортников пускать будешь, по полтора рубля с носа драть. А мне всего полусотку в зубы. Давай беги за бутылкой, а то угощение твое колом в горле стало.

— Поимей совесть, Семка, — страдальчески сморщил маленькое личико Тимофеич. — Нам ведь сколько еще работы. Погоди хоть до вечера.

Семен поворчал, взял свой нехитрый инструмент и полез на леса. Работали молча. Слышался лишь резкий стук, да летели во все стороны мелкие осколки. Вскоре дело пошло побыстрей.

Зубило после очередного удара провалилось в пустоту. Семен в замешательстве остановился, затем стукнул посильней. Кирпич перекосился, под ним оказалась дыра. Он засунул туда руку и нащупал какой-то ящик. Попытался его вытащить, но дыра была слишком узкой. Покосившись на Тимофеича, Семен постучал молотком по соседнему кирпичу. Тот тоже легко сдвинулся. Сбивая в кровь пальцы, он крепко схватил находку и вытащил ее наружу. Шкатулка блеснула полировкой.

— Клад! — не то сказал, не то выдохнул Семен.

— Мой! — выкрикнул старик. — Я дом купил.

Крепко вцепившись в шкатулку узловатыми пальцами, он попытался ее вырвать. Наспех сколоченные леса угрожающе пошатнулись и медленно завалились набок. Оба полетели вниз, но тут же, вскочив на ноги, бросились к упавшей шкатулке. От сильного удара о кирпичи она раскрылась. На полу в пыли поблескивали желтые комочки.

— Золото! — прохрипел Семен.

— Золото!.. — ехидно скривился старик. — Это же патроны.

Крышка со шкатулки слетела. Семен опасливо приподнял лежавшую сверху плюшевую тряпку и тихо свистнул. Внутри находились два небольших пистолета, отсвечивающих воронеными стволами.

— Вот это пушечки! — уважительно произнес он, взвешивая на руке пистолет. 

Оружие было красивое. Отделанные перламутром щечки на рукоятке, маслянистая чернота ствола, витиеватая иностранная надпись выглядели грозными и таинственными.

— Ва… ва… ва… — силился прочесть Семен непонятное слово.

Тимофеич нагнулся и достал второй пистолет. Он оказался точной копией первого.

— Хороша работа, — похвалил старик. — Германцы делали. Видишь, орел и свастика, — показал он на крошечную эмблему, вделанную в рукоятку. — Жаль, сдавать придется, а то б не страшно было сад по ночам охранять.

— Чокнулся, старик, — возмутился Семка. — Сдавать! Да нас затаскают потом по судам. Что да как. А за него полкуска получить можно. Молчок, и все.

— Ладно, подумаем, — буркнул Тимофеич. — Давай пока работать…

Отраженный стеклами очков солнечный зайчик метался по столу. Вот он на миг остановился, брызнув оранжевым пламенем, и в тот же момент узкая девичья рука, гулко хлопнув, накрыла его.

Старший следователь областной прокуратуры Петр Петрович Маврин, крупный мужчина лет тридцати, с широкими, густыми бакенбардами, замолчал и с недоумением посмотрел сквозь толстые стекла очков на худенькую девушку, одетую в скромное коричневое платье с белым отложным воротником. Девушка сразу покраснела.