Подобно тому как посещение маннгеймского театра Сейлера навело Моцарта на мысль снова писать музыку для вокала, сочинять мелодрамыи вдохновило на планы опер Семирамидыи Коры,в театре Бема он решает вернуться к опере, своей вечной мечте. Он показал Бему, а потом и Шиканедеру текст, который был доверен ему несколько лет назад и части которого он уже начал перекладывать на музыку: это Тамос, царь египетский,который значится у Кёхеля под номером 345.

Склонность к экзотике, охватившая людей XVIII века, с некоторых пор сосредоточилась на Египте, архитектурные формы и декоративные мотивы которого занимали важное место в неоклассической революции искусства. Действительно, преимущество Египта заключалось в том, что в нем присутствовали одновременно и античность, и Восток. Египетские сюжеты стали входить в моду, и Геблер задумал создать довольно сложное театральное действо, созвучное этому увлечению. Вице-канцлер при императорском дворе в Богемии барон Геблер был из тех аристократов, которые баловались литературой, и он довольно легко нашел музыкантов, расположенных сотрудничать с ними, тем более что они пользовались покровительством властей. Барон обратился с просьбой о написании музыки для своего Тамосак Заттлеру, но когда спросил мнение Глюка о первых сценах, сочиненных Заттлером, творец Ифигенииостался ими недоволен. Геблер принялся искать другого музыканта, сделал предложение Вольфгангу, с которым встречался еще во время пребывания того в Вене в 1773 году, и они договорились. Однако Вольфганг написал только несколько хоров, и работа на этом остановилась, несмотря на нетерпение Геблера.

Просмотрев пьесу, а также несколько уже сочиненных частей, Бем заявил, что это его вполне устраивает. Тогда Моцарт принялся за работу с энтузиазмом, удвоенным тем обстоятельством, что одновременно Бем предложил ему написать «турецкую оперетту» на основе переработанной посредственной пьесы Фриберта в редакции Шахтнера. Трубач зальцбургского оркестра Шахтнер, знавший Моцарта с детства как друг его семьи, решил вернуться к сюжету Сераля, поручив написать музыку Моцарту. Бем был в восторге: желанная романтическая история с похищениями, евнухами, пашами с неожиданными встречами в константинопольском или алжирском серале должна была привести публику в восторг. Заида(KV 344), по всей вероятности, не была закончена. Ее неполную рукопись обнаружили только в середине XIX века, и то по чистой случайности.

Бродячие театры в XVIII веке жили на скудные доходы. Директора, актеры и певцы были странными существами, нередко голодными, считались чуть ли не париями наравне с цыганами; они были большими прожектерами, с энтузиазмом строившими воздушные замки и неспособными реализовывать свои планы. Шиканедер — мы обрисуем его, когда придет время рассказу об этом прелюбопытном персонаже, — интересовался в основном «зрелищной» стороной театра и мечтал о постановке грандиозных сцен. По своим сюжетам Тамоси Заидадолжны были его полностью удовлетворить; похоже, однако, что эти две пьесы так никогда и не были реализованы, и нам остается только гадать, считал ли их действительно законченными сам Моцарт.

Именно тогда, когда Вольфганг над ними работал, он получил предложение, «которое должно было наполнить его радостью, потому что оно наконец-то предоставляло ему возможность вернуть на сцену оперу со значительным драматическим сюжетом. Курфюрст Баварский Карл Теодор просил его написать оперу-сериадля мюнхенского карнавала 1781 года. Моцарт увидел в этом предложении не только счастливую возможность поставить хорошее произведение, но и уехать от ужасного Коллоредо. Если повезет быть принятым баварской публикой и курфюрстом, ему уже не нужно будет впредь бояться тирании князя-архиепископа и он сможет без колебаний оставить Зальцбург.

С легкой душой Вольфганг поднимается в дилижанс, хотя это всего лишь старая колымага, тряская, с плохой подвеской осей, которой предстоит катиться по скверной дороге, глубоко изрытой ноябрьскими дождями. Едва устроившись в номере мюнхенской гостиницы На солнце,он открывает портфель и пишет отцу: «Счастливым и радостным было мое прибытие. Счастливым потому, что мы наконец-то достигли цели нашего хотя краткого, но очень тягостного путешествия. Поверьте, никто из нас глаз не сомкнул этой ночью ни на минуту. Этот экипаж с сиденьями, твердыми как камень, выворачивает душу наизнанку! Начиная от Вассербурга, я всерьез опасался, что не довезу в целости свой зад до Мюнхена. Он весь онемел и, наверное, стал красным, как отбивная котлета. На двух больших перегонах мне приходилось опираться ладонями на подушки сиденья, чтобы поддерживать на весу эту часть моего тела…» Немного отдохнув, он, терзаемый болью, сразу же отправился к управляющему театром графу Со, своему старому знакомому, который теперь был намного любезнее, поскольку Вольфганг явился к нему не как проситель, а с поручением двора, и к тому же он пользовался большим уважением здешних знатных любителей музыки.

С Веберами больше не было никаких проблем. Вся семья теперь жила в Вене. Фридолин был кассиром театра, в котором Алоизия стала примадонной. Этим местом она была обязана судьбе, отправившей певицу Ланге со сцены бренного мира в мир иной, — ее тут же заменила юная Вебер, и не только на сцене, но и в роли супруги актера Ланге, обретшего в ее лице не только театральную звезду, но и новую жену. К тому же Моцарт зарекся связываться с подобными авантюристами. Граф Со вводит его в круг самых видных при дворе людей, дружески приглашает к своему столу вместе с балетмейстером Ле Граном, режиссером Каннабихом и художником театра Куальо, принадлежавшим к знаменитой династии мэтров, перенесших на немецкую и итальянскую сцены громоздкие барочные механизмы Бурначини и Галли Биббиены. Они со знанием дела обсуждают самые оригинальные и необычные перспективы.

Здесь никак нельзя работать спустя рукава, как это было в театре Бема. Каннабих, Куальо, Ле Гран были прекрасными специалистами, рядом с которыми Вольфганг постигнет трудную профессию театрального музыканта. Здесь работают в атмосфере взаимной симпатии, рвения, доброго товарищества и одновременно серьезности и прилежания, которые проявляются уже на первых репетициях. Первые трудности возникли с либретто. Историей критского короля Идоменея еще в начале XVIII века заинтересовался Антуан Данше, а музыкант из Прованса Кампра написал благородную и пышную увертюру, имевшую некоторый успех в 1712 году в Париже.