Шрифт:
– Хотя вы и относитесь к вещам совершенно иначе, совсем не так, как мы, но все же я рискну и дам вам на одну ночь эту тетрадь. Но только чтоб к двенадцати часам она была у меня.
– Спасибо, – сказал Жулонбин радостно, – я честный человек!
Ссутулившись, стараясь не смотреть по сторонам, вернулся Жулонбин в свою комнату и лег в постель. Вбежала Ираида, укрыла его плечи одеялом.
– Отстань, не мешай, я не люблю!
Ираида захлопала в ладоши и стала приставать:
– Расскажи, как ты любишь, расскажи, как ты любишь, нет, ты расскажи, как ты любишь!
– Не топай, иди к маме, – сказал Жулонбин.
– А я видела во сне волка, – воскликнула радостно Ираи-да. – Он меня обнимал, целовал.
– Постой! Сновидение! – вскричал Жулонбин. – Я совсем позабыл, что решил собирать сны.
И Жулонбин погрузился в мечты о новой огромной области накопления.
Во сне Жулонбин видел, что он борется с Локоновым и отнимает у него накопленные сновидения, что Локонов падает, что он, Жулонбин, бежит в темноте по крышам, унося имущество Локонова.
«А что, если украсть, – подумал Жулонбин. – Ведь никто не поверит, что можно украсть сновидения».
Глава XIV
Все чаще и чаще голос в виске Анфертьева повторял:
– Пьяница, пьяница!
Опухший и багровый, Анфертьев чувствовал, что он не может больше работать. Голос в виске мешал ему.
С ужасом Торопуло как-то заметил, как пьет Анфертьев. Пьяница уже брал рюмку обеими руками, склонял голову и пил с каким-то страшным благоговением.
Торопуло хотел уговорить его пойти к доктору.
Торопуло зашел с Анфертьевым в первое попавшееся кафе. Он хотел напоить горячим кофеем своего друга, уговорить пойти к доктору.
Анфертьев в своем гороховом жар-жакете на рыбьем меху дрожал, как пойманный карманник.
Поднятый бывший барашковый воротник плохо защищал его голую шею.
Пьяница был обут в огромные английские военного образца ботинки, у кого-то провалявшиеся лет десять.
Благообразный и величавый, в шубе с бобровым воротником спец Торопуло и темный человек, дурно пахнувший после весело проведенной ночи, подошли к буфету.
Торопуло стал читать вывешенный список имеющихся блюд, но буфетчица с усмешечкой уронила:
– Не читайте, напрасно аппетит возбуждаете, все равно ничего нет. Садитесь за столик, что есть, вам подадут.
Инженер и темная личность сели за столик под яркой пальмой, пахнущей свежей краской.
Подобострастно и бесшумно к ним подкатился старичок-профессионал.
Нежно склонив голову, он страдальчески спросил, что им угодно.
– Осетрина есть?
– Нет-с, есть только пряники и коржики. Я вам принесу не по пятнадцать копеек, а по двадцать, – шепнул он на ухо дородному спецу, – они получше.
– Ну что ж, штучек десять дайте к кофе.
– Слушаюсь.
Пятясь задом, исчез профессионал.
С приятной улыбкой профессионал принес и поставил на стол двадцать пряников и четыре стакана кофе.
– Человек в стачке с буфетчицей! – сказал Анфертьев, превозмогая нервную дрожь.
– Ладно, – возразил Торопуло, – пусть меня обдувает, это его профессия.
Но Анфертьев видел, что и других посетителей буфетчица с улыбочкой отваживает от буфета, а старичок ощипывает.
Сообщество с ворами, налетчиками и убийцами доставляло Анфертьеву какое-то нравственное наслаждение. Исковерканный язык их, цинизм, постоянное ощущение опасности действовали, как энергичный соус на расслабленный желудок, то есть вызывали аппетит, желание пожить еще, поострить.
Но арапов, вроде этого старичка и буфетчицы, Анфертьев, привыкший к общению с налетчиками и ворами, презирал. Это были щипуны.
После кафе Торопуло отправился в гости к Анфертьеву. Ему хотелось узнать, как живет его приятель, нельзя ли ему помочь.
Анфертьев шел по улице и невольно, несмотря на все увеличивающуюся дрожь, замечал то, что другие не видят.
Он видел медуз, запускающих свои щупальца в кооперативы, замечал, с каким невинным видом эти люди уносят товары. Он узнавал городушников и лиц, пристально всматривающихся в неосвещенные окна, он знал, что они поднимутся и позвонят, если же никто не ответит, то быстро откроют дверь своим инструментом, возьмут первую попавшуюся вещь и, придав себе невинный вид, смоются.
Убийцы, налетчики были, по мнению Анфертьева, такие же люди, как и все, иногда немного пострашнее.
Он считал, что сам не крадет и не убивает лишь потому, что ему незачем красть и убивать.
Воры знали что если Анфертьев и не совсем свой, то все же он их не продаст.
– Не бойся, не продам, – сказал как-то карманнику Анфертьев.
– Мы тебя и не боимся – иди продавай!
Дом, в котором жил Анфертьев, напоминал вертеп или Вяземскую лавру. В нем доживал свой век различный темный люд.