Сначала они делали это в воде, что оказалось для обоих ново и интересно. Потом выяснилось, что все-таки нужно за что-то держаться, а держаться уже не было сил, и они перебрались на бортик. И там, на бортике, на пластиковом матрасе, который забыл оприходовать Боровский, произошло нечто волшебное, во что Ива раньше отказывалась верить. Эндрю сделал ей так безумно хорошо, что Ива громко кричала и под конец даже на миг потеряла сознание.

– Что ты со мной делаешь? – прошептала она, с трудом приходя в себя.

– Я тебя люблю, – ответил Эндрю очень серьезно.

– Милый… – Ива провела кончиками пальцев по его изувеченной груди, потом взяла за руку и нежно поцеловала длинный белый шрам. – Это тот самый десантник? – спросила она. – «Декард»?

Эндрю кивнул.

– Ты обещал как-нибудь рассказать мне, – напомнила Ива. – Не забудь.

Эндрю откинулся на спину и провел ладонью по глазам.

– Все рассказать? – спросил он. – Как было на самом деле?

– Ты не можешь? Тебе запретили? – догадалась Ива.

– Мне запретили, – кивнул Эндрю. – Но тебе я расскажу. Наверное, ты должна это знать. Понимаешь, любимая, ты… Если можно применить к тебе это слово, ты – рыцарь. Честный вояка. Адмирал Рашен в молодые годы, с той всего лишь разницей, что ты девочка, а он мальчик.

– Наверное, – согласилась Ива. – Рашен мне как родной. Иногда мне кажется, что мой отец такой же был.

– Вы действительно очень похоже себя ведете. Мне-то видно со стороны, тем более что я старика много лет наблюдал, а ты и так вся как на ладони. И он тебя за это любит, за то, что… Как бы это сказать. Понимаешь, в его жизни всегда было место подвигу. Это у него естественная реакция на опасность – не бежать, не прятаться за других, а совершить поступок. Даже через силу, даже через «не могу». Он и меня этому учил. Правда, не вышло. Я по жизни не рыцарь совершенно. Мне для подвига нужен какой-то очень серьезный повод.

– Повод для подвига! – продекламировала Ива. – Не звучит. Мягко говоря, издевательская метафора.

– А я к этому и веду. Бывают люди, которые в нештатной ситуации борются в первую очередь за свою жизнь. Ты можешь спасать целый корабль, но делаешь это на инстинкте самосохранения. И таких людей большинство. А есть немногие, в первую очередь спасающие других, исполняющие какой-то долг, ну, ты понимаешь. Таким повода не нужно, у них серьезное решение принимается на другом уровне. По велению сердца, как принято говорить. Вот такие вы с Рашеном. А я – из тех, из большинства.

– Ну и что?

– Понятия не имею, – сказал Эндрю. – Это я просто думаю вслух.

– Ты что-то не так сделал там, на «Декарде»? – осторожно спросила Ива.

– Не знаю. Может, ты мне объяснишь, так или не так.

– Пойдем в каюту, – предложила Ива. – Ляжем, обнимемся, я буду тобой любоваться, а ты мне будешь рассказывать.

– А можно я тоже буду тобой любоваться? – спросил Эндрю, впервые улыбнувшись с того момента, как ударился в философию.

– Обязательно! – рассмеялась Ива.

Как и все десантники, «Рик Декард» был цилиндрической самоходной баржой километровой длины, густо облепленной снаружи посадочными средствами. Половину внутреннего объема «Декарда» занимали тренировочные залы и казармы на тысячу пятьсот человек, другую – ходовая часть и служебные помещения экипажа. Орудий десантнику не полагалось, его задачей было таскаться в хвосте атакующей эскадры и после артподготовки бросать на вражескую поверхность тяжеловооруженную пехоту.

Пушечное мясо, в роли которого выступал размещенный на «Декарде» усиленный десантно-штурмовой полк, мало походило на легендарный земной спецназ времен Заварухи. Диверсионные подразделения, где каждый отдельный боец стоил целого пехотного взвода, ушли в прошлое за ненадобностью. Осталось только название – «десант». Еще остались устрашающие эмблемы, гордые лозунги и разноцветные береты. Только люди были совсем другие. Земля не могла расходовать на войне ценный материал. В десант шли отходы воспроизводства. Человеческий шлак.

Вернер довольно часто бывал в казармах, проверяя работу систем жизнеобеспечения. Сначала он появлялся там с бригадой, но вскоре начал ходить один. Так ему показалось надежнее. Он предпочитал кому-нибудь из солдат дать подержать свои тестеры, на что бойцы мгновенно соглашались с почти детской гордостью. Это было полезнее для здоровья, чем телом заслонять техников, которым десантники так и норовили заехать в лоб. Профессиональные астронавты чересчур явственно выказывали десанту свое презрение. А Вернер, хоть и тоже астронавт, был не такой. Он слишком хорошо понимал, что значит считаться изгоем. Поэтому в казармах его не обижали и считали почти за своего. Он даже завел себе подружку во взводе связи – красивую, тупую, как компьютер, психопатичную и бисексуальную. Это было достижение – обычно барышня из десанта скорее дала бы астронавту в рыло, чем еще чего-нибудь.