говорит сам Таммуз (Jeremias, H"olle und Paradies. — «Der Alte Orlent», I, p. 10): «бездны подземные» — подводные, — может быть, те самые, где погребена Атлантида.

Очень древний отрывок шумеро-аккадского гимна Таммузу сохранился на одной глиняной дощечке Британского музея:

Что это за холм, объясняет, на другом конце мира, ацтекский рисунок Ацтлана-Атласа, чья острая вершина или холм сначала высится над бездной Океана, а потом, судя по древнемексиканским кодексам, где говорится о потопе, — погружается в бездну.

Если Таммуз-Адонис — «истинный Сын Бездны», то понятно, почему, в последний день «страстной седьмицы» — Адоний, глиняные чаши или просто черепки битой посуды, ostraka, chytra, наполненные садовой землей с проросшими и быстро на солнце увядшими, хлебными злаками, — «сады Адониса», — кидаются в море, колодцы или источники: вышел из бездны — в бездну ушел (Lagrange, Etudes sur les religions s'emitiques, 1905, p. 244). — «Жены, по утренней росе, отнесут его к морю», — поет Феокрит, уже не понимая, что это значит (Theocrit, Idyl., XV).

Каждая глиняная чаша или просто черепок таких «Адонисовых садиков» с весенними злаками — как бы маленький рай, «Островок Блаженных», — брошенный в море, тонет, погружается в бездну, как Атлантида.

Гроб-ковчег Озириса, опущенный братоубийцею, Сэтом, в устье Нила, принесен морскими волнами к берегу Финикии (Plutarch., de Iside et Osiride, с. XV). С вечного Запада, Amenti, из древней баснословной «Красной Земли» — Erytheia, по мифу Геракла, — прибыл Озирис в Египет, а отсюда — в новую «Красную Землю», уже историческую Финикию, совершив весь Средиземно-Атлантический путь.

«Сказывают же некоторые жители Библоса, будто бы у них погребен Озирис египетский, и таинства и плачи совершаются не Адонису, а Озирису. Каждый год из Египта в Библос приплывает по морю папирусная голова этого бога, направляемая ветрами, в чудесном семидневном плавании, прямо в Библос», или вместо головы тщательно закупоренный глиняный сосуд, «ковчег», с письмом о воскресении бога, сообщает Псевдо-Лукиан (Lucian, de Syria dea, с. VII).

Кажется, лучше нельзя сказать, чем говорят все эти мифы-мистерии, что Озирис, Адонис, Таммуз, так же как древнемексиканский Тлалок, африканский Олокун и греческий Посейдон-Атлас, — водяные или, вернее, земноводные боги.

В тонущем ковчеге Младенец — образ не только самого бога, но и богоподобных людей.

сказано в надписи вавилонского царя Саргона Древнего, Charrukinu, около 2800 г. (F. Hommel. Geschichte Babyloniens und Assyriens, 1885, p. 302. — H. Gressman, Mose, 8–9.) То же сделала мать Моисея (Исх. 2, 1, 3). Оба ковчега, Саргонов и Моисеев, осмолены тою же «горною смолою», как Ноев (Быт. 6, 14).

Память о потопе, может быть, сохранилась и в этих мифах: каждый приходящий в мир, великий человек, так же как все второе человечество, — «Младенец в ковчеге».

Кто Моисей, только ли баснословное или отчасти историческое лицо, мы не знаем; во всяком случае, лицо для нас безыменное, потому что «Моисей» не еврейское имя собственное, а египетское слово, только входящее в состав имен: mosou, значит «младенец», «сын»: Thut-mosou, «сын бога Тота»; Ra-mosou, «сын бога Ра» (A. Mallon. Les H'ebreux en Egypte, 1921, p. 133).

Что собственно сделал этот безымянный «Младенец», мы тоже не знаем. Пятикнижие Моисеево, составленное после Вавилонского плена, т. е. на шесть, на семь веков позже династии Аменофисов или Рамзесов, возможного для Моисея времени, — памятник слишком исторически сомнительный, а других у нас нет, потому что в египетских памятниках ни о Моисее, ни об Исходе не упоминается вовсе, — умолчание едва ли возможное, если разгром не только царского войска, но и всего Египта «девятью казнями» был хотя бы отчасти историческим событием. Может быть, Моисей — такой же баснословный герой-эпоним, собирательное лицо племени, как пэлазгийский Геракл, вавилонский Гильгамеш и древнемексиканский Кветцалькоатль.

Вышел из воды Младенец, Mosou, и сквозь воды прошел, победил «великие воды», подобно двойнику своему Саргону Древнему, завоевавшему «Моря Заходящего Солнца» (Bossert, Altkreta, 1921, p. 133).