— Скоро сбирай, Морушка, скоро! — приказал месяц Червень.

Морушка в радости насбирала полный фартучек ягод. Опять хорошенько поблагодарила месяцы и весело поспешила домой. Удивилась Елена, удивилась мачеха, увидав, что Морушка несет полный фартучек ягод. Отворили ей двери, а ароматные ягоды по целой хате запахли.

— Где ты их насбирала? — угрюмо спрашивала Елена.

— Высоко на горе много их растет под буками, — отвечала Моруша.

Елена взяла ягоды, наелась досыта, и мачеха досыта наелась, а Моруше даже не сказали: «Возьми себе одну». Разлакомилась Елена на ягодах, захотелось ей на третий день красных яблок.

— Иди, Моруша, иди на гору, принеси мне красных яблок! — приказывала она сестре.

— Ай, Боже, сестра милая, где же я зимою могу взять красных яблок? — проговорила бедная Моруша.

— Ты шлюха, ты дрянь, ты будешь спорить, когда я тебе приказываю? Иди сейчас на гору, и если не принесешь красных яблок, верь, что я тебя убью! — загрозилась злая Елена.

Мачеха схватила Морушу, вытолкнула ее за двери и двери за нею заперла. Девушка, горько плача, потащилась на гору. Снега лежали глубоко, следа не было. Но Моруша не блуждала, а прямо шла на верх горы, где горел большой огонь и где сидели двенадцать месяцев. Где они сидели, там и сидели, и Великий Сечень сидел вверху.

— Добрые люди Божие, позвольте мне обогреться у огня; дрожу я вся от стужи, — просила Моруша, подойдя к огню.

Великий Сечень кивнул головой и спросил:

— Зачем опять пришла? Чего здесь ищешь?

— Иду за красными яблоками, — отвечала Моруша.

— Не время, — сказал Великий Сечень.

— Знаю это, знаю, — смутно говорила Моруша. — Но сестра Елена и мачеха приказали им принести с горы яблок; если не принесу, верю, что убьют меня. Прошу вас, батюшки, скажите мне, где их могу найти?

Тут удивился Великий Сечень, обратился к одному из старших месяцев и, подавая ему посох в руки, сказал:

— Братец Жарий, садись вверх! (месяц Жарий — русский сентябрь).

Месяц Жарий сел вверху на камень и махнул посохом над огнем. Костер запылал рыжеватым пламенем, снег стаял, но древесные ветви не покрывались листьями; один листочек после другого спадал на землю, а холодный ветер разгонял их по пожелклой ниве, один туда, другой сюда. В стороне цвела туранка, краснелись клинчоки, в долинах есенка, под буками росли высокие капради и густой жиможелень. Моруша смотрела только красных яблок и вдруг видит яблонь, а на ней высоко между ветвями красные яблоки.

— Скоро, Моруша, затряси скоро! — приказывал ей месяц Жарий.

Моруша, радуючись, затрясла яблонь, упало одно. Затрясла еще раз — упало другое.

— Скоро спеши домой, Моруша, скоро! — приказывал месяц.

Морушка послушала, взяла два яблочка, поблагодарила хорошенько месяцы и весело поспешила домой. Удивилась Елена, удивилась мачеха, видя, что Морушка несет яблоки. Отворили ей двери. Морушка им подала два яблока.

— Где это ты их отрясла?

— Высоко на горе растут; там много их еще, — ответила Моруша.

— Что ж ты их больше не принесла? Ты их, верно, дорогой поела? — крикнула на нее Елена.

— Ай, сестра милая! Не съела я ни одного кусочка. Затрясла раз ветку — спало одно, затрясла еще — спало другое, а больше мне трясти не дали. Хотели, чтоб скорее домой шла, — отвечала Моруша.

— Чтобы тебя Перун убил! — зарычала Елена и хотела Морушу бить. Морушка стала горько плакать, прося пана Бога, чтобы взял ее лучше к себе, чтобы не дал злой сестре и мачехе убить. Ушла Моруша в кухню, а лакомая Елена, сердясь, начала есть яблоко. Яблоко показалось ей таким вкусным, что с тех пор, как живет, она никогда такого вкусного не ела. И мачехе понравилось. Съели, и захотелось им еще.

— Дай мне, мама, шубку, пойду сама на гору, — сказала Елена. — Та шлюха опять по дороге поест все. Уж я найду это место и все околочу; пусть кто хочет, не хочет.

Напрасно мать отговаривала; Елена взяла шубку, покрылась платком и пошла на гору. Мать вышла на порог и смотрела, как пойдет Елена. Снега море, нигде следа. Елена блуждала, блуждала долго; лакомство ее все загоняло дальше и дальше. Вдруг она издали свет увидела и пустилась к нему. Пришла на самый верх горы, где горит большой огонь и около огня на двенадцати камнях сидят двенадцать месяцев. Елена испугалась, но сейчас же страх забыла, близко подошла к огню и стала греть руки. Не спросила месяцев: смею ли обогреться или нет? а ни слова им не промолвила.

— Чего тут глядишь, зачем пришла сюда? — спросил ее, морщась, Великий Сечень.

— Что ты спрашиваешь, старый шут ты, тебе нет дела, куда я иду, — отвечала капризная Елена, отвернулась от огня и пошла по горе.

Великий Сечень надвинул чело и махнул посохом над головою. В это мгновение небо нахмурилось; огонь упал низко, снег посыпался, как бы коробку с ним опрокинули, ледяной ветер застонал на горе. За шаг перед собою ничего не видит Елена; блуждает, блуждает, падает в снежные завеи, члены ее слабнут, костенеют. А снег все сыпется, и ледяной ветер дует. Елена грешит на Морушу, грешит на пана Бога. Члены ее мерзнут в теплой шубке. Ждет мать Елену, выглядывает из окна, выглядывает из двери, не может дочери дождаться.