Шрифт:
Несмотря на огорчение, причиненное своему отцу выходом из сословия адвокатов, последний взирал с большим упованием на ученые занятия своего «fils Ieremy». Он был слишком уверен в блистательных способностях своего сына, ревниво следил за его занятиями, понукал его, надоедал ему, терзался, что его работа туго подвигается вперед, не подозревая всей мучительной пытки, доставляемой сыну этими понуканиями. «О, бедный fils Ieremy, – писал сын, – как меня терзали! По понятиям моего отца, я слишком медленно преуспевал в своих работах. Я отыскивал новые пути, постоянно освобождался от множества предрассудков, делал открытия то здесь, то там, стараясь согласовать новые сведения со старыми».
Как ни медленно, по мнению нетерпеливого отца, двигалась работа, а материал постепенно накоплялся. В 1777 году Бентам выступил, наконец, перед читающей публикой со своим первым значительным трудом, озаглавленным «A Fragment on government». Этот «Отрывок о правительстве», вышедший без подписи автора, произвел большую сенсацию смелостью мыслей, высказанных в оригинальной форме, и изяществом слога, что у Бентама вообще составляет большую редкость. Этот труд был исключительно направлен молодым автором против доктрины его бывшего оксфордского профессора, Блэкстона, главы господствовавшей школы правоведов-казуистов, восторженных поклонников тогдашнего порядка вещей и «счастливой конституции» Англии. Книга имела большой успех, она нанесла смертельный удар излюбленным теориям Блэкстона. Публика решила, что подобный труд, призывающий людей сбросить с себя тираническое иго авторитета, пропитанный разъедающей критикой, вышел из-под пера выдающегося юриста или общественного деятеля. Авторские права поочередно приписывались то лордам Кемдену, Мэнсфилду, то Бёрку или лорду Эмбертону. Книга пошла ходко, ее раскупали нарасхват. Отец был вне себя от восторга и на радостях не удержался от соблазна разболтать под шумок, что автор этого сочинения вовсе не знатный лорд, а его юный сын… Эта ненужная откровенность значительно повредила материальному успеху издания. Публика, узнавшая настоящее имя автора, оказавшегося неудачником-адвокатом, сразу остыла, сбыт книги прекратился. Но ее успех все-таки открыл молодому человеку вход в лучшие дома избранного общества, сблизил его с замечательнейшими людьми Англии и Франции.
Успех в обществе и поражение на книжном рынке ничуть не смутили Бентама. Не таков он был, чтобы его голова закружилась от мимолетных успехов мишурного блеска, чтобы он растерялся от первой неудачи. Перед ним была одна цель – общая польза; ей-то он и посвятил всю свою жизнь, об остальном же мало заботился. Бентам так был поглощен величием предстоявшей ему трудной жизненной задачи, что не обращал внимания на остальной мир, не имевший прямого отношения к занимавшим его вопросам – о законодательстве, его пределах, злоупотреблениях и средствах уврачевать эти недуги. Вся жизнь его прошла в развитии и распространении идей, которые он считал спасительными для человечества. Он не смотрел на людское общежитие с точки зрения модного теперь «patriotisme du clocher», [2] мало отличающегося от взглядов полудиких племен Центральной Африки, полагающих, что личное благосостояние и общественное процветание должно быть приобретено за счет разорения соседа. Бентаму был дорог человеческий род во всей его совокупности, без разделения на расы, национальности, вероисповедания, касты и сословия. Истинная цель законодательства должна заключаться, по его мнению, в пользе и счастье людей как таковых. Все, что препятствует достижению этого идеала, должно быть устранено. Законодательство, проникнутое подобными возвышенными стремлениями, содействует устранению всяких международных распрей, водворению мира и братского единения на земле. Поразительная способность Бентама анализировать исторически сложившиеся факты, расчленять их составные элементы, очищать существенное от наносного, обнажить nervus rerum желанного и необходимого преобразования может сравниться только с его глубокой, всеохватывающей гуманностью, которою проникнута вся его долголетняя деятельность, выразившаяся во множестве сочинений. Всю силу своего мощного духа, согретого чистой любовью к человечеству, он употребил на борьбу со злом, укоренившимся в существующем праве, на то, чтобы вырвать это зло с корнем, заменив его более целесообразными принадлежностями права, добром, пользой как продуктами правды и морали. Предстоявшая задача обновить дух законодательства, распространить в правящих сферах европейского общества идеи, вытекавшие из громадного переворота, произведенного Великой французской революцией, была слишком велика для сил одного человека, хотя бы даже такого замечательного мыслителя, каким является Бентам. Он слишком страстно относился к предпринятой борьбе, слишком много и горячо работал, чтобы быть в состоянии заняться литературной отделкой своих произведений, не говоря уже о том, что он мало заботился о деталях и пренебрегал формой.
2
«ура-патриотизма» (фр.)
К счастью, у Бентама нашелся прекрасный толкователь, редактировавший его труды с большим талантом и уменьем. Это был его друг, швейцарец Дюмон, заслуги которого неоценимы в этом отношении. Дюмону обязана европейская литература и все культурное общество тем, что идеи Бентама получили такую распространенность. Благодаря его трудам Бентам сделался доступным читающей публике – и это немаловажная заслуга.
Личность Дюмона, одного из самых пламенных приверженцев своего бессмертного учителя, настолько интересна, что о ней не мешает сказать несколько слов. Потомок выходцев из Франции, оставивших свою отчизну вследствие религиозных гонений, Пьер-Этьен-Луи Дюмон родился в 1759 году в Женеве, где его предки давно приняли швейцарское гражданство. Всем своим умственным развитием Дюмон обязан был своей матери, умной и образованной женщине, содержавшей школу. Отца он рано лишился, так что материнское влияние было бесспорное и нераздельное. Успешно кончив курс наук на богословском факультете, Дюмон выбрал себе карьеру проповедника, которая ему сначала «улыбалась». Его проповеди производили сенсацию, привлекая многочисленных слушателей, но мысли, высказываемые молодым пастором, показались власть предержащим слишком вольнодумными для духовной особы. Красноречивый вития должен был не только расстаться со своею паствою, но и оставить родной город. Он переселился в 1782 году в Петербург, где, как писал Бентам, жили его мать, сестры и другие близкие родственники, занимавшиеся торговлей, а сам был несколько лет пастором французской реформатской церкви. Недолго прожил он в Петербурге, где ему удалось составить себе хорошую репутацию, и через полтора года, а не «через несколько лет» он перебрался в Англию, в качестве воспитателя сына лорда Лэндсдоуна. Лорд оценил незаурядные способности воспитателя и сделал его своим личным секретарем, обязанность которого состояла в редактировании речей, произносимых в парламенте лордом, игравшим в своей отчизне видную политическую роль. В доме лорда Дюмон имел случай познакомиться с выдающимися общественными деятелями того времени, такими, как Фоке, Шеридан, лорд Голленд, известный юрист Ромильи, большой друг Бентама, и, наконец, сам Бентам. Знакомство с Бентамом скоро перешло в самую тесную дружбу и постоянное, непрерывное сотрудничество. Когда появились первые признаки французской революции, бывшему пастору, пропитанному республиканскими идеями, не сиделось на месте, – его тянуло туда, где готовились грозные события. Б 1789 году Дюмон очутился в Париже и скоро сделался правой рукой Мирабо, соредактором «Le Courrier de Provence», который стал издавать знаменитый трибун. Утверждают, что многие из адресов последнего, например адрес к королю об удалении из Парижа войск или его обращения к избирателям, принадлежали перу Дюмона. Грозно надвигавшиеся события заставили его покинуть Францию еще до болезни Мирабо. Пробыв некоторое время в Швейцарии, Дюмон поселился в Англии, где исключительно занялся изучением творений Бентама и распространением его идей. Он сделался необходимым сотрудником своего ученого друга.
Впервые Дюмон был поражен оригинальностью мыслей Бентама в 1788 году, когда последний гостил у своего патрона графа Шельберна, впоследствии лорда Лэндсдоуна, бывшего вождя партии вигов. Ромильи предложил ему прочесть сочинения Бентама в рукописи. Очарованный логичностью выводов молодого ученого, Дюмон как ярый республиканец с восторгом объявил, что труды Бентама сослужат великую службу делу свободы и взялся их переводить на французский, самый распространенный язык в Европе. Сочинения Бентама имели один существенный недостаток – отсутствие литературной отделки. Дюмон взялся восполнить этот пробел и прекрасно выполнил свою задачу. У него были все данные для подобного дела: бесспорный литературный талант, горячая привязанность к идеям своего учителя, которые он всецело разделял, и, наконец, желание распространения этих идей в обществе. Дюмон был не переводчиком в буквальном значении этого слова, а настоящим популяризатором заветных мыслей любимого учителя, с которым был связан узами личной дружбы. Он сокращал, дополнял, заменял сухое изложение привлекательными формами, доступными массе читающей публики, объяснял житейскими примерами известные выводы сурового мыслителя, которые без этой иллюстрации не могли бы воздействовать с должным успехом на общество.
Гостеприимный хозяин, в доме которого сошлись эти два человека, усиленно рекомендовал Бентаму принять предложение пылкого швейцарского экс-пастора. Бентам согласился и впоследствии не имел повода раскаиваться в этом шаге. Первые опыты популяризации Бентама его друг сделал в издании Мирабо «Le Courrier de Provence». Затем начался целый ряд изданий сочинений Бентама на французском языке, которые далеко опередили издание д-ра Боуринга, появившееся только в 1843 году. Все биографы знаменитого мыслителя единогласно утверждают, что Дюмон оказал огромную услугу европейской культуре, доставив возможность своим современникам близко познакомиться с трудами основателя философской школы утилитаризма. Без участия Дюмона идеи его учителя не могли бы проникнуть в общество с такою скоростью и общедоступностью. Этому благодарному и благородному делу бывший женевский проповедник отдал лучшие годы своей жизни.
После падения Наполеона I Дюмон возвратился в свой родной город. Швейцария получила полную независимость. Дюмон до конца своей жизни принимал деятельное участие в судьбах своего отечества, в законодательстве и администрации Швейцарской республики. Как последователь Бентама он занялся устройством пенитенциарной тюрьмы в Женеве на новых началах, написал устав местного представительного совета, членом которого он состоял до самой кончины, последовавшей в сентябре 1829 года. Таким образом, учитель пережил своего ученика всего на три года.
Глава II
Волнение, вызванное появлением «Отрывка о правительстве», долго не могло улечься. Несмотря на уменьшение продажи, Бентам готовился выпустить второе издание этой книги, в которой совсем не щадил профессора Блэкстона, бывшего опорой и упованием всех друзей существующего порядка. Этому намерению энергично воспротивился отец, который в качестве опытного адвоката опасался возбуждения против сына многочисленных процессов о диффамации. Опасения отца были довольно основательны. Какой бы политический памфлет ни появлялся в продаже, особенно если он отличался резкостью тона, молва непременно приписывала его перу Бентама. Усилия отца увенчались успехом. Сын отказался от своего намерения, довольствуясь успехом, который доставила ему эта книга в высшем кругу английского общества и за границей.
Благодаря ей Бентам близко сошелся с вождем вигов, графом Шельберном, в имении которого он часто гостил. Французские энциклопедисты заинтересовались новатором и завязали с ним личное знакомство. Он получил приглашение от князя Потемкина навестить его в своем белорусском имении, где тогда жил всемогущий временщик. Бентам принял приглашение светлейшего и в 1785 году отправился к нему в местечко Кричев Мстиславского уезда Могилевской губернии. Это была первая поездка Бентама в Россию, давшая ему возможность основательно изучить внутренний быт страны, для которой он впоследствии много потрудился на поприще законодательной деятельности.
У Иеремии Бентама был брат Самуил, перешедший в 1774 году на службу к Потемкину, у которого он дослужился до генеральского чина. Братья жили очень дружно между собою, вели постоянную переписку, большая часть которой посвящена была личности замечательного русского государственного человека. Оригинальная личность высокодаровитого любимца Екатерины II не могла не заинтересовать Иеремию. Князь тогда носился с мыслью не более и не менее как «пересадить британскую культуру en masse в Белоруссию», точно насаждение чуждой многовековой культуры дается легко, по капризу могущественного сановника. Эта затея дорого обошлась великолепному «князю Тавриды»; он истратил множество денег, но его попытка, как и следовало ожидать, потерпела полное фиаско. Местечко Кричев со всею округой остались нетронутыми британской цивилизацией, довольствуясь продуктами своей, доморощенной. Чем руководствовался князь, приглашая к себе на службу Самуила Бентама, неизвестно, потому что у брата Иеремии не было строго определенной специальности. Бывший питомец Вестминстерской школы, недурно писавший греческие стихи, был приглашен на службу в качестве корабельного строителя, винокура, пивовара, кожевника, горшечника, кузнеца, медника, канатного мастера и на тому подобные амплуа, имеющие между собою мало общего. Словом, Самуил был мастер на все руки, «и швец, и жнец, и в дуду игрец». Отправляясь в Россию, он загодя изменил свой образ жизни, спал на полу, предполагая, что в этой неведомой стране понятия не имеют не только о комфорте, но и о кроватях, привез с собою не более и не менее как 86 рекомендательных писем. Несколько освоившись с русскими порядками, Самуил, конечно, изменил свое первоначальное мнение о стране, где он нашел благодарную почву для применения своих способностей изобретателя и прожектера. Для приведения в исполнение многих преобразований, задуманных князем, Самуил указал ему на своего брата Иеремию, пользовавшегося тогда известностью за границей. Иеремия получил приглашение пожаловать в Кричев, причем ему было поручено собрание сведений о желательных улучшениях в области земледелия, садоводства, мануфактуры и торговли, приглашение знающего ботаника и так далее. Интересен отзыв Иеремии о Потемкине, с которым он находился в переписке до поездки в Кричев. Трудолюбивый ученый был очень недоволен медлительностью своего вельможного корреспондента.
«Я все еще жду писем из Петербурга, – жаловался он в 1785 году одному из своих друзей. – По грехам моим, имею дело с ленивейшим человеком самого ленивого народа на земле Всемогущего Бога. Я ему пишу одно письмо за другим, по его же личным делам… Он этим, как говорят, очень доволен. Вы полагаете, что он отвечает? Ничуть не бывало. Приказывает переводить по-русски мои письма, писанные на собачьем французском языке, dog French. Для какой цели – неизвестно, во всяком случае, не для себя, потому что он прекрасно владеет обоими языками».