Множество новых идей захватило его. Он вышел из каюты, чтобы предаться своим мыслям. Всю эту ночь он проходил по палубе корабля. Он знал, что электрический ток пробегает почти моментально по самой длинной проволоке и что при встрече препятствия появляется искра. Отчего эта искра не может представлять слово, букву, цифру? Отчего перерыв в появлении искры также не может соответствовать известной части речи? Отчего не придумать азбуку для передачи слов электричества? К рассвету в его памятной книжке уже была написана азбука, почти совпадающая с той, которая теперь известна всему миру.

«Эту азбуку, – по словам Риди, биографа Морзе, – человек мог передавать миганием глаз, топотом ног; умирающие пользовались ею, когда у них не хватало голоса говорить и силы писать; заключенные переговаривались при помощи ее в своих одиночных камерах; глухонемые пользуются ею, прикасаясь пальцами. Применения ее бесконечны. Это всемирный телеграфный язык».

В течение остального пути Морзе разрабатывал свою идею. Он сделал чертежи и показал их своим спутникам, интересовавшимся этим предметом; и впоследствии показания их в судах сослужили добрую службу Морзе, подтвердив, что изобретение электрического телеграфа было сделано осенью 1832 года.

Прощаясь с командиром судна по прибытии в Нью-Йорк, Морзе весело сказал ему:

– Ну, капитан, если вы когда-нибудь услышите о телеграфе, вспомните, что изобретение это было сделано на борту доброго корабля «Sully».

Твердость Морзе в предстоящей борьбе. – Он показывает свой аппарат в Нью-Йорке. – Холодное отношение публики. – Неудача в конгрессе. – Путешествие в Европу и знакомство с Дагером. – Вторая бесплодная попытка Морзе заинтересовать своим изобретением членов конгресса в Вашингтоне. – Бедствия и нищета. – Рассказ студента. – Пророческие слова Морзе об Атлантическом телеграфе. – Поездка в Вашингтон. – Последняя попытка Морзе на конгрессе. – Отчаянное положение. – Неожиданное радостное известие. – Билль о телеграфе принят сенатом. – Устройство первой телеграфной линии. – Недоверие публики. – Первый успех.

Высадившись в Нью-Йорке со своей драгоценной записной книжкой в кармане, Морзе должен был выдержать несколько лет самой тяжелой борьбы и лишений. Бывали минуты, когда дело казалось окончательно погибшим, и только одна непоколебимая вера в конечный успех его изобретения могла удержать Морзе от полного отчаяния. Его поддерживало убеждение, что именно через него пишущий телеграф должен был сделаться всемирным достоянием. Теперь изобретатель поглотил в нем художника, и он совсем оставил живопись. Кое-как существовал он на деньги, собранные его друзьями по подписке для исполнения предполагавшейся картины в Капитолии по заказу правительства; он вернул их полностью и с процентами лишь в 1841 году.

Более пяти лет усиленного труда пошло на окончательную разработку его аппарата, и к концу этого срока тот уже мог действовать удовлетворительно, передавая известия между двумя отдаленными пунктами. В течение этого времени Морзе не раз показывал свой прибор публике в залах Нью-Йоркского университета; всех очень занимало это изобретение, но большинство считало его только остроумной научной игрушкой, на которую даровитый художник бесполезно тратил свое время.

Еще в 1832 году он показывал свой аппарат в комитете конгресса и просил, чтобы правительство ассигновало известную сумму на устройство опытной телеграфной линии между Вашингтоном и Балтиморой. Ходатайство его не имело успеха; тогда он попросил о выдаче патента на изобретение. В надежде заинтересовать в этом деле европейские государства и чтобы получить иностранные привилегии, он предпринял поездку в Европу, из которой вернулся домой с разбитыми надеждами и чуть ли не в нищете. В это время он сошелся в Париже с Дагером, и два первых изобретателя того времени познакомили друг друга со своими открытиями.

По возвращении в Нью-Йорк Морзе некоторое время занимался дагеротипом и стал делать первые снимки в Америке.

– Если из моего телеграфа, – говорил он, – ничего не выйдет, то я буду зарабатывать себе хлеб дагеротипом, потому что портретная живопись при нем сделается уж совсем неблагодарным ремеслом.

Зимою 1837 года он вторично пытался заинтересовать своим изобретением членов конгресса в Вашингтоне. Его прибор состоял из двух обвитых бумагою и намотанных на больших катушках проволок, каждая по пять миль длиною, составлявших в общей сложности цепь в десять миль и соединенных на одном конце с батареей, а на другом – с пишущим аппаратом его изобретения. Члены конгресса с любопытством смотрели на его опыты, но из этого ничего не вышло, и Морзе уехал в Нью-Йорк с горьким сознанием, что все его старания вызывали только одни насмешки. Здесь он нанял маленькую комнату в отдаленной части города, в которой помещались его мастерская, спальня, кухня и где он провел три самых тяжелых года своей жизни.

Он решил во что бы то ни стало добиться своей цели и убедить весь мир в практическом значении телеграфа. Живописью он теперь занимался только для того, чтобы заработать на хлеб; но заработок его был плохим, и ему не раз приходилось голодать.

Вот что он говорит в письме к своему близкому приятелю в 1841 году:

«Я не встречаю ни сочувствия, ни помощи со стороны людей, знающих меня. В течение двух лет я существовал на самые жалкие средства и отказывал себе даже в необходимой пище, чтобы скопить достаточно денег для представления моего аппарата в конгрессе. Я гибну от недостатка средств. Никому не известно, скольких дней и месяцев беспрерывного труда стоило мне усовершенствование моего аппарата. Только одно сознание, что у меня в руках изобретение, которое может сделать эру в развитии цивилизации и облагодетельствовать миллионы людей, поддерживает меня в этих испытаниях…»

Один из студентов Нью-Йоркского университета рассказывает следующий эпизод из жизни Морзе в это время:

«Я поступил учеником живописи к Морзе; кроме меня было еще трое. Я скоро узнал, как плохи были дела нашего профессора. Я уплатил ему гонорар за первую четверть, но когда подошел срок второго платежа, у меня вышла задержка с деньгами, а из дому не прислали вовремя. Как-то раз Морзе пришел ко мне и спросил с видимым затруднением:

– Ну что, мой молодой друг, как мы насчет денег?