Особенно же тяжело было положение Суворова, остававшегося в позорном бездействии, тогда как он неоднократно уже предлагал взять крепость штурмом. Неудивительно поэтому, что Суворов чрезвычайно обрадовался, когда турки 27 июля сделали большую вылазку на левый фланг осадного расположения, находившийся под его командованием. Столь опытный в военных экспромтах Суворов сразу повел правильный бой с 2 тысячами человек турецкой пехоты, сделавшей вылазку; но число их вскоре же было увеличено подкреплением до 3 тысяч человек. Бой сильно разгорелся и явно клонился в пользу русских войск. Но в это время Суворов получил очень опасную рану пулей в шею и вынужден был передать командование другому. Вместо поддержки Суворова во время боя и немедленного штурма правого фланга неприятеля, совершенно опустевшего во время вылазки, Потемкин не придумал ничего лучшего, кроме посылки четырех приказаний Суворову немедленно прекратить бой и отступить. В четвертый же раз от Суворова потребовали ответа на грозный вопрос: “Как он осмелился без повеления завязать такое важное дело?..” у Суворова в это время извлекали пулю, и он спокойно ответил:

Суворов, конечно, не мог уже оставаться на своем посту под Очаковым и дня через три уехал в Кинбурн совершенно больной, с лихорадкой и обмороками. Но там сним случилось еще и другое несчастье. В кинбурнской крепости без его ведома снаряжались гранаты и бомбы для очаковской армии. Едва Суворов стал немного поправляться, как 18 августа в лаборатории, где производилось это недозволенное “снаряжение”, произошел страшный взрыв, угрожавший даже всей крепости и сильно поранивший Суворова в лицо, грудь, руку и ногу.

Потемкин же все тянул и тянул осаду Очакова, названную Румянцевым в насмешку “осадою Трои”. Наступила особенно лютая зима, с морозами свыше 20 градусов, так и названная в народе “очаковскою”. Солдаты буквально мерзли в землянках, так что от одной стужи убывало по 30 – 40 человек в день. Войска терпели страшную нужду во всем. Солдаты, доведенные до отчаяния, просили о штурме. Но даже и это не подействовало. По армии пошел ропот, дошедший, конечно, и до Потемкина... Штурм состоялся 6 декабря, при 23 градусах мороза, и отличался возмутительнейшей жестокостью. Продолжался он всего час, но сопровождался истинно зверской жестокостью, обратив город в сплошную могилу. Город, отданный на трехдневное разграбление, был совершенно разорен. За это Потемкин получил давно желанного им Георгия 1 класса с бриллиантовой звездой, шпагу, усыпанную бриллиантами, и 10 тысяч рублей. В представлении о наградах был помещен также и Суворов, получивший за поражение флота под Кинбурном бриллиантовое перо в шляпу с буквой К, большой ценности.

Потемкин был так сильно задет Суворовым в своем “властительном самолюбии”, что решил оставить его в тени забвения, затереть. Ввиду этого, при распределении генералитета по войскам обеих армий на 1789 год, Потемкин вовсе не внес Суворова в списки. Последний, своевременно узнав об этом, быстро прибыл в Петербург, представился государыне, поклонился ей, по обыкновению, в землю, жалобно проговорив:

– Матушка, я – прописной!..

– Как это? – спросила Екатерина.

– Меня нигде не поместили с прочими генералами и ни одного капральства не дали в команду.

Екатерина сразу поняла, что это – проделка Потемкина. Высоко ценя военные достоинства Суворова, императрица сама назначила его в армию Румянцева. Получив назначение 25 апреля, Суворов немедленно отправился к месту нового своего служения и вступил в командование дивизией, расположенной между Прутом и Серетом. Тут произошла перемена в начальствовании. По проискам Потемкина, ему, совместно с екатеринославскою армией, было предоставлено командование также и малороссийской, бывшей под начальством графа Румянцева, который остался не у дел.

Вскоре после прибытия Суворова на театр войны стало известно, что турецкий корпус под начальством Османа-паши предпринял наступление на Фокшаны, чтобы разбить сначала австрийцев (объявивших войну Турции еще в 1788 году, но почти ничего не сделавших в течение года), а потом – наброситься на русских. Командовавший левой частью австрийской армии принц Кобургский обратился к Суворову как ближайшему русскому военачальнику с настойчивой просьбой о подкреплении. Суворов ответил, что выступает немедленно (16 июля), и действительно почти через сутки русские войска были уже на новом месте, пройдя 50 верст (в 28 часов) по невообразимо дурной дороге. Эта быстрота изумила принца и австрийские войска. Но еще более был изумлен Кобургский, когда наступило время совещания о плане действия (18 июля). Три раза просил он у Суворова свидания и каждый раз получал отказ под разными предлогами. Кобургский был поражен этим и не знал, чем объяснить. Наконец в 11 часу вечера он получил от Суворова записку на французском языке следующего содержания:

Кобург колебался в принятии этого к исполнению; но боевая репутация Суворова заставила уступить. Потом само собою разъяснилось, что Суворову не о чем было советоваться с Кобургским, так как он имел уже совершенно готовый план, оказавшийся в исполнении блистательным.

Те самые австрийцы, громадные армии которых турки победоносно разносили не далее, как в 1788 году, теперь, под указанием и руководством Суворова, сражались стойко, мужественно, победоносно. Вследствие дружного действия союзной армии (7 тысяч русских и 18 тысяч австрийцев), 10-часовой бой при Фокшанах имел самые печальные последствия для громадной турецкой армии, понесшей жестокое поражение. После боя Суворов и Кобургский, вовсе не видавшиеся раньше, съехались, сошли с лошадей, обнялись и крепко расцеловались. Примеру их последовала свита. Затем радушные взаимные поздравления и пожелания слышались при каждой встрече русских и австрийцев. Победа при Фокшанах произвела сильное впечатление при обоих дворах. Екатерина даже заплакала от удовольствия. Суворов был награжден бриллиантовым крестом и звездою к ордену Андрея Первозванного. От австрийского же императора он получил богатую табакерку с бриллиантовым шифром, при очень любезном рескрипте. И после фокшанской победы Суворов по обыкновению взывал о наступательных действиях. Вот что, например, писал он об этом в официальном порядке: