Когда отряд достиг высот Альбиса, снизу, со стороны Каппеля, уже слышались выстрелы. Начальник хотел остановиться, чтоб подождать подкреплений. Но Цвингли протестовал против этого: “Если мы будем ждать, пока соберется все войско, то наша помощь придет все равно слишком поздно. Во имя Бога, я хочу пойти к этим людям и спасти их или умереть”.

В Каппеле между тем уже кипел бой между авангардом Гельдли и главным неприятельским войском. Подоспевший отряд благодаря хорошей артиллерии на время привел в замешательство католическое войско. Последнее и не подозревало, что имеет дело с таким слабым противником и, по мнению Буллингера, посредник легко мог бы добиться заключения мира. Но слова Цвингли, сказанные Эбли, оказались пророческими. Посредника не нашлось. Капитан Гельдли, имевший брата в неприятельском войске, не воспользовался выгодами своей позиции и решил дожидаться подкреплений. Католики успели выведать настоящую численность неприятеля, переменили позицию и внезапно напали на расположившихся к отдыху цюрихцев. Битва разгорелась с новым ожесточением. Цюрихцы показывали чудеса храбрости, но их было вчетверо меньше, чем католиков, и они были обращены в бегство. На поле сражения осталось 80 католиков и более 500 цюрихцев – в числе последних и сам Цвингли.

Реформатор не принимал участия в битве. Он лишь стоял в передних рядах, воодушевлял сражающихся и говорил слова утешения раненым. В то время, как он наклонялся к одному из умирающих, камень ударил в его шлем с такой силой, что он упал на землю. Три раза поднимался он и падал, раненый, опять, пока неприятельское копье не нанесло ему последней смертельной раны. “Что за беда, – были его последние слова в ответ на жалобы окруживших его товарищей. – Ведь они могут умертвить лишь тело, но не душу”.

Когда ночь набросила свой темный покров на поле кровавой битвы, Цвингли все еще лежал на том месте, где упал, близ грушевого дерева, со сложенными руками, со взглядом, обращенным к звездному небу. В нем еще теплилась жизнь. Уста беззвучно шептали молитву. В таком положении нашли его неприятельские солдаты, бросившиеся грабить павших. Они приняли его за простого цюрихца. “Хочешь исповедаться?” – спросили они его. Цвингли отрицательно покачал головой. – “Призови Матерь Божию или святых!” – Цвингли снова покачал головой. – “Так умри же, проклятый еретик!” – воскликнул один из солдат и прикончил его.

Только на другой день узнали католики, кто был этот “упрямый еретик”. По словам очевидцев, лицо мертвого Цвингли имело такое же выражение, как во время лучших из его проповедей. Цугский городской священник, знавший реформатора при жизни, не мог удержаться от слез при виде его бездыханного тела. “Какова бы ни была твоя вера, – воскликнул он, – я знаю, ты был честным конфедератом. Бог да помилует твою душу!”

Но среди католического войска господствовало другое настроение. Не довольствуясь смертью главного, по их мнению, виновника своих несчастий, солдаты с редким зверством надругались над его телом. Над мертвым Цвингли снаряжен был на поле битвы суд, после чего его труп был четвертован рукой палача, затем сожжен, а пепел, смешанный с пеплом свиней, рассеян по ветру. Спустя несколько дней один из его бывших учеников, Томас Платер, нашел в куче пепла совершенно не тронутое пламенем сердце реформатора. Он отвез его как святыню в Цюрих и передал Миконию, который велел его похоронить.

Так умер на 48-м году своей жизни величайший церковный и политический реформатор Швейцарии. Именно в эти последние годы, когда все его широко задуманные планы рушились один за другим, его благородная бескорыстная натура выступает во всем своем величии. Чувствуя, что потерял свое прежнее влияние, что нечистые руки, в которые перешла власть, губят все плоды его прежней деятельности и на него же сваливают ответственность за свои ошибки, он, тем не менее, не отошел в сторону, не думал выгораживать своего имени. До последней минуты он продолжал бороться с течением и как истый гражданин и патриот пошел разделять со своими согражданами ту печальную участь, которую они сами себе уготовили. В этой междоусобной войне между конфедератами Цвингли умер не вожаком партии, а настоящим героем-мучеником, сражаясь за то, в чем видел единственное благо и спасение отечества.

Нам остается для полноты очерка сказать несколько слов о последствиях каппельской катастрофы.

Само по себе, конечно, поражение при Каппеле не могло считаться решающим участь всей войны. Если бы Берн и другие евангелические города согласились оказать энергичную помощь Цюриху, то дела реформатов могли бы еще поправиться. Но Берн и теперь не изменил своей прежней осторожной политики и, хотя двинул свои войска на помощь цюрихцам, но в сражение вступать не решился, а завел переговоры о мире. Таким образом, цюрихцы вынуждены были отказаться от своих планов мести и 20 ноября 1531 года подписали условия второго земского мира.

условия были довольно тяжелыми. Реформаты теряли все плоды своей первой победы и ставились в положение католиков после первого каппельского мира. Они обязывались уплатить военные издержки, отказаться от союза с иностранными государями; в некоторых фогствах, примкнувших было к реформации, католицизм снова водворен насильно, в других же общих владениях каждая община могла решить вопрос о вере по большинству голосов. Реформа, таким образом, потеряла часть своего района, о присоединении же к ней старых кантонов не могло быть более и речи.

Но идеи Цвингли успели пустить уже слишком глубокие корни, чтобы поражение реформатов могло ослабить их приверженность его учению. Буллингер и Лео Юд в Цюрихе, Миконий в Базеле (Эколампадий только несколькими днями пережил своего друга), верные заветам реформатора, продолжали трудиться над упрочением реформации. Берн также остался верен религиозным идеям Цвингли. При его содействии реформа проникла во французскую Швейцарию, одержала победу в Вадте и Женеве, а из Женевы благодаря несокрушимой энергии и организаторскому таланту Кальвина охватила мощным потоком Францию, Голландию, Шотландию, Польшу и другие страны.