Еще 4 декабря 1414 года папа назначил по делу Гуса следственную комиссию из трех епископов, которые пригласили всех свидетелей, в количестве 15 человек, привели их к присяге и допросили в присутствии Гуса, в его темнице. Гус был в это время так болен, что едва мог говорить, но на это не обратили внимания, и весь допрос произвели в один день. Гус просил, чтобы ему назначили, по крайней мере, защитника. Члены комиссии обещали, но на следующий день Гусу было объявлено, что подозреваемого в ереси никто не вправе защищать. Как только Гус немного оправился от болезни, ему подсунули бумагу, содержавшую 42 обвинительных пункта, с требованием ответить на них. Обвинительный акт этот был составлен чешским магистром Степаном Пальчем. Первые 37 пунктов были выбраны из сочинения Гуса “О церкви”, последние 5 – из разных его писем и проповедей.

Несмотря на болезнь и крайний упадок сил, Гус написал превосходный ответ. По некоторым пунктам он доказал, что цитаты были извлечены из его сочинений самым недобросовестным образом, с урезками, прибавками и искажениями. Другие пункты Гус защищает, доказывая, что это не лжеучения, а истины, основанные на писании и признаваемые отцами церкви и светилами средневекового богословия.

Между тем из Праги пришло известие, еще более ухудшившее положение Гуса. Один из его друзей, магистр Иаков, прозванный за весьма малый рост Якубеком, стал доказывать, что миряне должны принимать причастие под обоими видами, как принято в восточных церквах. От рассуждений Якубек тотчас перешел к делу и стал причащать мирян из чаши. Многие пражские священники последовали его примеру. Архиепископские увещания не помогли; над анафемой смеялись. Сам Гус из нелюбви к догматическим спорам прежде никогда не высказывался по вопросу о причащении мирян; поэтому даже среди пражских гуситов явилось на этот счет разногласие, и проповедник Гавлик, заменивший Гуса в Вифлеемской часовне, прямо выступил против Якубека. Об этих раздорах узнал Ян из Хлума и тотчас написал Гусу в тюрьму. Ответ Гуса снова доказывает справедливость нашего мнения, что собственно догматические споры имели для него весьма малое значение. Гус написал, что в вопросе о причащении следует поступать смотря по убеждению. Для спасения души вовсе не обязательно причастие под обоими видами; но кто хочет так причащаться, тому нельзя препятствовать. Во всем этом споре Гуса занимал лишь вопрос об улаживании распри среди своих сторонников. “Ради Бога, – писал он Гавлику, – не противодействуй более Якубку; враги наши будут ликовать при виде раздора в нашей среде”.

Для врагов Гуса всякий новый повод к обвинению был удобен, и они ухватились за вопрос о причащении мирян, как за новое доказательство еретических мнений Гуса. Лишь на время внимание кардиналов было отвлечено от Гуса побегом папы Иоанна XXIII, который, опасаясь низложения и даже суда, бежал, переодевшись конюхом. Гуса стерегла папская стража, которая, узнав о бегстве папы, также предпочла уйти. Перед уходом ключи от тюрьмы Гуса были отправлены самому императору. Теперь, казалось, настало для Сигизмунда самое удобное время восстановить свое слово. Даже Гус питал некоторую надежду, что император велит освободить его. Еще перед тем чешские и моравские феодалы, бывшие в Констанце, составили письмо к Сигизмунду, в котором требовали, чтобы он, ради своей императорской чести, велел освободить того, кто был ввергнут в темницу “вследствие дерзкого презрения к императорской охране”.

Но император был теперь совсем не в таком настроении духа, чтобы обратить внимание на это заявление. Сигизмунда успели убедить в том, что Гус один из главных противников того дела, от которого император ожидал приобресть бессмертную славу – дела восстановления единства католического мира. Император не только не велел освободить Гуса, но отягчил его участь. Созвав святых отцов Констанцского собора, Сигизмунд передал Гуса в их распоряжение, поручив его епископу Констанцскому. Тот немедленно приказал перевезти узника в свой замок Готтлибен, находившийся возле Рейна (в кантоне Тургау). В последнее время пребывания в прежней доминиканской тюрьме Гус чувствовал себя немного лучше благодаря доброте сторожей и влиянию некоторых чешских вельмож. Ему позволяли писать письма, принимать друзей, читать книги. Гораздо более суровое обращение пришлось испытать Гусу в Готтлибенском замке. Целый день на нем были оковы, на ночь руки Гуса приковывались к стене; пища была отвратительная, и Гус опять стал сильно хворать. Переписка с друзьями была ему запрещена, присылаемые книги попадали в епископскую библиотеку.

По случаю бегства папы Иоанна XXIII кардиналы должны были подтвердить его распоряжения. Был, между прочим, подтвержден и приказ о содержании Гуса под стражей. Назначили новую следственную комиссию, но какого рода допрос был сделан этой комиссией Гусу – неизвестно, так как следствие велось теперь с соблюдением строжайшей тайны. Эта неизвестность окончательно вывела из терпения чешских сторонников Гуса. Император Сигизмунд стал получать письма, в которых вместе с просьбами звучали угрозы. 12 мая в Праге собралось 250 дворян, которые подписали на имя императора прошение, где было сказано, что арест Гуса нанес обиду и позор всей чешской нации. На следующий день в самом Констанце многие чешские и даже польские дворяне подали записку представителям четырех главных “наций” Констанцского собора, в которой жаловались на незаконный арест Гуса и варварское обращение, испытываемое им в тюрьме. Чешские дворяне добавили к этой записке опровержение клеветнических слухов, распространяемых на соборе, что будто бы в Чешском королевстве (Богемии) причастие раздают в бутылке и что вместо священников народ исповедуют башмачники.

Эти жалобы не остались без ответа. Чешский “железный епископ” Ян из Латомышля написал возражение, и 31 мая патриарх Антиохийский объявил от имени собора, что Гус не будет освобожден, хотя бы за него явилась тысяча поручителей. Единственная уступка, которую пришлось, однако, сделать по требованию чешских дворян, состояла в том, что было обещано сделать Гусу допрос в публичном заседании. В это время был пойман беглый папа Иоанн, и его посадили в том же замке, где находился Гус, так что Гус провел двое суток под одной кровлей с тем папой, который подписал приказ об его аресте.

Вслед за тем Гуса перевели в новую, уже третью по счету, тюрьму. Первый публичный допрос был назначен на пятое июня 1415 года.

Собрание прелатов состоялось во францисканском монастыре и было весьма многолюдно. Сначала, в отсутствие подсудимого, прочли обвинительный акт и показания свидетелей. Затем прелаты хотели просто голосовать вопросы, осудить приписанные Гусу тезисы и тоща лишь ввести обвиняемого, предоставив ему только покориться решению собора.

Заметив это, секретарь Яна из Хлума Петр из Младеновиц, тотчас предупредил своего патрона, а этот последний, вместе с другими чешскими дворянами, обратился к императору, настойчиво требуя, чтобы Сигизмунд не допустил такого явного неправосудия. Император должен был уступить и приказал, чтобы Гуса сначала допросили публично.

Когда Гус был введен в собрание, перед ним положили экземпляр его книги “О церкви” и его полемические сочинения против Станислава из Цнойма и Степана из Пальма, писанные его собственной рукою.

– Признаешь ли ты эти книги за свои? – спросили Гуса.

Гус взял книги, внимательно просмотрел, затем поднял вверх и сказал, что это действительно его книги; но если ему докажут, что он написал что-либо ошибочное или ложное, он готов исправить ошибки. Тогда один из прелатов стал читать сделанные в обвинительном акте выдержки из его сочинений, значительно искаженные и урезанные. Гус несколько раз пытался возразить и восстановить истину. Тогда в зале поднялся неистовый шум: