Обвинительная власть приглашает вас, г-да судьи, признать, что Совет Рабочих Депутатов вооружал рабочих непосредственно для борьбы против существующего «образа правления». Если меня категорически спросят: так ли это? – я отвечу: да!.. Да, я согласен принять это обвинение, но при одном условии. Я не знаю, примет ли это условие прокуратура и примет ли его суд.

Я спрошу: что понимает, наконец, обвинение под «образом правления»? Подлинно ли существует у нас какой-нибудь образ правления? Правительство давно уже сдвинулось с нации на свой военно-полицейско-черносотенный аппарат. То, что у нас есть, это не национальная власть, а автомат массовых убийств. Иначе я не могу определить той правительственной машины, которая режет на части живое тело нашей страны. И если мне скажут, что погромы, убийства, поджоги, насилия… если мне скажут, что все, происходившее в Твери, Ростове, Курске, Седлеце… если мне скажут, что Кишинев, Одесса, Белосток есть образ правления Российской империи, – тогда я признаю вместе с прокуратурой, что в октябре и ноябре мы прямо и непосредственно вооружались против образа правления Российской империи.

«1905».

Октябрь, ноябрь и декабрь 1905 года – эпоха революционной кульминации. Она начинается со скромной стачки московских типографщиков [85] и заканчивается правительственным разгромом древней столицы русских царей. Но, за исключением заключительного момента – московского восстания, – первое место в событиях этого периода принадлежит не Москве.

Роль Петербурга в русской революции не может идти ни в какое сравнение с ролью Парижа в революции XVIII века. Общеэкономическая примитивность Франции и первобытность ее средств сообщения, с одной стороны, административная централизация – с другой, позволяли Парижу, в сущности, локализировать революцию в своих стенах. Совершенно не то у нас. Капиталистическое развитие создало в России столько же самостоятельных революционных очагов, сколько центров крупной индустрии, – самостоятельных, но и тесно связанных друг с другом. Железная дорога и телеграф децентрализовали революцию, несмотря на централизованный характер государства, но в то же время внесли единство в ее повсеместные выступления. Если в результате всего этого и можно признать за голосом Петербурга первенствующее значение, то не в том смысле, что он сосредоточил революцию на Невском проспекте или у Зимнего дворца, а единственно в том, что его лозунги и методы борьбы находили могучий революционный отклик во всей стране. Тип петербургской организации, тон петербургской прессы становились немедленно образцами для провинции. Местные провинциальные события, за исключением восстания во флоте и крепостях, не имели самостоятельного значения.

Если мы, таким образом, имеем право поставить невскую столицу в центре всех событий конца 1905 года, то в самом Петербурге мы должны во главу угла поставить Совет Рабочих Депутатов. Не только потому, что это величайшая рабочая организация, какую видела до сих пор Россия, не только потому, что Петербургский Совет послужил образцом для Москвы, Одессы и ряда других городов, – но прежде всего потому, что эта чисто классовая пролетарская организация являлась организацией революции, как таковой. Совет был осью всех событий, к нему стягивались все нити, от него исходили все призывы.

Что же он собой представлял?

Совет Рабочих Депутатов возник как ответ на объективную, ходом событий рожденную, потребность в такой организации, которая была бы авторитетна, не имея традиций; сразу охватила бы рассеянные стотысячные массы, почти не имея организационных зацепок; которая объединяла бы революционные течения внутри пролетариата, была бы способна на инициативу и автоматически контролировала бы самое себя и – главное – которую можно было бы в 24 часа вызвать из-под земли. Социал-демократическая организация, тесно связывавшая в подполье несколько сот и идейно объединявшая несколько тысяч рабочих Петербурга, умела дать массам лозунг, осветив молнией политической мысли их стихийный опыт, – но связать стотысячную толпу живой организационной связью было ей не под силу уже по одному тому, что главную часть своей работы она всегда совершала в скрытых от массы конспиративных лабораториях. Организация социалистов-революционеров болела теми же болезнями подполья, усугубленными бессилием и неустойчивостью. Трения двух одинаково сильных фракций социал-демократии между собою, с одной стороны, и борьба обеих фракций с социалистами-революционерами, – с другой, делали абсолютно необходимым создание беспартийной организации. Чтоб иметь авторитет в глазах масс на другой день после своего возникновения, она должна была быть организована на началах самого широкого представительства. Что принять за основу? Ответ давался сам собою. Так как единственной связью между девственными в организационном смысле пролетарскими массами был производственный процесс, оставалось представительство приурочить к фабрикам и заводам {25} . Организационным прецедентом послужила комиссия сенатора Шидловского. [86]

Инициативу создания революционного рабочего самоуправления взяла на себя 10 октября – в момент, когда надвигалась величайшая из стачек – одна из двух петербургских социал-демократических организаций. 13-го вечером в здании Технологического института уже состоялось первое заседание будущего Совета. Присутствовало не больше 30 – 40 делегатов. Решено немедленно призвать пролетариат столицы ко всеобщей политической забастовке и к выборам делегатов. «Рабочий класс, – говорило выработанное на первом заседании воззвание, – прибег к последнему могучему средству всемирного рабочего движения – к всеобщей стачке».

«…В ближайшие дни в России совершатся решительные события. Они определят на долгие годы судьбу рабочего класса. Мы должны встретить эти события в полной готовности, объединенные нашим общим Советом»…

Это, огромной важности решение было принято единогласно – и притом без всяких принципиальных прений о всеобщей стачке, ее методах, целях и возможностях, – тогда как именно эти вопросы вскоре после того вызвали страстную идейную борьбу в рядах нашей германской партии. Этот факт нет надобности объяснять различием национальной психологии – наоборот, именно мы, русские, питаем болезненное пристрастие к тактическим мудрствованиям и детальнейшим предвосхищениям. Причиной всему – революционный характер эпохи. Совет с часа своего возникновения и по час своей гибели стоял под могучим давлением революционной стихии, которая самым бесцеремонным образом опережала работу политического сознания.

Каждый шаг рабочего представительства был заранее предрешен, «тактика» была очевидна. Методов борьбы не приходилось обсуждать, – еле хватало времени их формулировать…

Октябрьская стачка уверенно приближалась к своему апогею. Во главе ее шли металлисты и печатники. Они первыми вступили в бой и резко и отчетливо формулировали 13 октября свои политические лозунги.

«Мы объявляем политическую забастовку, – так заявлял Обуховский завод, эта цитадель революции, – и будем до конца бороться за созыв Учредительного Собрания на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права для введения в России демократической республики».