Шрифт:
Чернобородый сразу утих, оглянулся на тайгу, прошел через поляну, принес из кустов ружья.
Положил их не сразу.
Кивнул в сторону Никиты и Петьки.
— Кончим?..
Проня взял одно из ружей, положил у своих ног.
— Сдурел? Чека только и ждет твоего салюта…
— Зачем? — спросил чернобородый. — Без шума… — И вытащил из-за голенища длинный, тускло замерцавший в отблесках костра нож.
Проня размазал кровь на щеке — Петька все же не зря швырнул дротик, — зло прищурившись, долго вглядывался в лица друзей. И столько злобы было в этом взгляде, что Петька опять зашевелился, пытаясь либо высвободить руки, либо вытолкнуть изо рта кляп.
Хотя бы крикнуть:
«Режь, гад! Режь, фашистское отродье! Далеко не уйдешь!..»
Но руки были связаны крепко, а грязная тряпка, казалось, раздирала рот, и от бессильной ненависти слезы выступили на глазах у Петьки.
Проня захохотал. Проня думал, что это слезы страха. Проня взял у чернобородого его нож и подошел к друзьям.
Никита замер, глядя ему прямо в глаза, затаил дыхание, чтобы не выказать страха. «Режь!»
Петька опять рванулся в бессилии.
Проня усмехнулся.
— Это ж большевистские змееныши… — сказал он, отходя к костру. — Свиньи… Их режешь — они горло подставляют… Надо по-другому… — Сел, воткнул нож в землю перед собой. — Незачем оставлять лишних следов… Они сдохнут и так… А тогда — бросим под горой… Милиция найдет — решит: от истощения. Заблудились в пещере… — Повторил: — К чему лишние следы?.. Положим рядом какой-нибудь гнилой мухомор… — И, довольный своей выдумкой, он опять захохотал.
— Надо уходить, — сказал чернобородый.
— С чем? — зло спросил Проня, тряхнув седыми космами. — Пойти в магазин? Дайте водки? Или в парикмахерскую — побриться? Лучше тогда напрямую — в чека! Там и побреют, и покормят!
Чернобородый помолчал.
— Может, все-таки зарыть? — опять кивнул на Никиту и Петьку.
— Будут искать! Надо, чтоб не искали! — отрезал Проня. — Двое суток в нашем распоряжении еще есть…
Друзья и не помнили, когда говорили между собой, что их не будут искать четыре дня.
Выходит, эти бандиты следили за каждым их шагом.
— Завтра надо достать жратву… — подытожил Проня. И, взяв Петькину веревку, разрезал ее пополам. — Утро вечера мудренее… Давай, чтоб они случаем не дали деру…
Петьку оттащили к дальнему концу поляны и, усадив на землю, привязали к дереву. Чернобородый хотел привязать стоя, Проня запретил.
— Синяков не должно быть, следов от веревок не должно быть, крути аккуратно. Они сдохнут своей смертью…
Потом грабители потушили костер и тут же, на поляне, улеглись спать.
Обессиленные, разбитые, друзья не могли потом сказать, спали они или теряли сознание в эту холодную ночь… Но когда пришли в себя, было уже светло.
Прощание
Лес шумел, перекликался на разные голоса.
Петька проснулся оттого, что Проня, взяв его за подбородок, несколько раз приподнял ему голову, больно стукнув затылком о дерево.
— А, живой… — сказал Проня.
Чернобородый складывал на потухшем пепелище хворост, чтобы снова разжечь костер.
От своего дерева на Петьку глядел Никита.
Петьке показалось, что он еще не проснулся и видит страшный сон, неправдоподобный и явственный одновременно…
Он весь окоченел, по всему телу расползлась дрожь. Сначала медленная, потом сильней, сильней — его стало бить как в лихорадке.
Петька хотел остановить это биение и не мог.
Вдруг Никита как-то страшно захрипел, дернулся раз, потом еще раз, голова его свисла набок, и, осев, он скрючился на веревках.
Проня подошел к нему и выдернул изо рта кляп.
— Это что еще за блажь? — спросил от костра чернобородый.
Никита так и остался без движения, обвисший на веревках.
Проня тронул его за голову.
— Живой… — Потом обернулся. — Нам не надо, чтобы они задохнулись. Я не хочу сесть миллионером в каталажку. Они заблудились в пещере и умерли от жажды, едва выбрались оттуда!
Чернобородый мрачно хмыкнул.
А Проня подошел и выдернул кляп из Петькиного рта, ударил его этим кляпом по голове.
— Теперь они так и так не раскричатся.
Петька глядел на Никиту и не сразу понял — что это, когда щеку обожгла горячая, как огонь, слеза.
Бандиты доели остатки хлеба из их котомок.