– А много там набежало? – осведомился мистер Бен Эллен.

Кстати сказать, счет – самый необыкновенный локомотив, какой был изобретен человеческим гением. Он не переставая бежит в течение самой долгой человеческой жизни, никогда не останавливаясь по собственному почину.

– Месяца четыре всего-навсего, – ответил мистер Боб Сойер.

Бен Эллен безнадежно закашлялся и устремил испытующий взгляд на верхние прутья камина.

– Будет чертовски неприятно, если ей взбредет в голову расшуметься, когда все соберутся, не правда ли? – сказал, наконец, мистер Бен Эллен.

– Ужасно, – отозвался Боб Сойер, – ужасно!

Послышался тихий стук в дверь. Мистер Боб Сойер выразительно посмотрел на друга и попросил стучавшего войти; вслед за тем грязная, неряшливо одетая девушка в черных бумажных чулках, которую можно было принять за нелюбимую дочь престарелого мусорщика, находящегося в бедственном положении, просунула голову в дверь и сказала:

– С вашего позволения, мистер Сойер, миссис Редль хочет поговорить с вами.

Не успел Боб Сойер дать какой-нибудь ответ, как девушка вдруг исчезла, словно кто-то сильно дернул ее сзади. Едва совершилось это таинственное исчезновение, как раздался снова стук в дверь – резкий, отчетливый стук, казалось, говоривший: «Я здесь, и я войду».

Мистер Боб Сойер бросил на своего друга взгляд, выражавший смертельный страх, и крикнул:

– Войдите!

В разрешении не было никакой необходимости, ибо, раньше чем мистер Боб Сойер произнес это слово, в комнату ворвалась маленькая свирепая женщина, дрожащая от негодования и бледная от бешенства.

– Ну-с, мистер Сойер, – сказала маленькая свирепая женщина, стараясь казаться очень спокойной, – если вы будете так добры и уплатите мне по этому счетику, я буду вам благодарна, потому что я должна платить сегодня за квартиру, и хозяин ждет сейчас внизу.

Маленькая женщина потерла руки и пристально посмотрела поверх головы Боба Сойера на стену за его спиной.

– Мне очень жаль, что я причиняю вам беспокойство, миссис Редль, – почтительно начал Боб Сойер, – но...

– О, тут нет никакого беспокойства, – отозвалась маленькая женщина, пронзительно захихикав. – Особой нужды в этих деньгах у меня не было до сегодняшнего дня. Во всяком случае, пока мне не нужно было платить их домохозяину, все равно, у кого они были – у вас или у меня. Вы обещали мне, мистер Сойер, заплатить сегодня, и все джентльмены, которые здесь жили, всегда держали свое слово, как и полагается, конечно, всякому, кто называет себя джентльменом.

Миссис Редль качнула головой, закусила губы, крепче потерла руки и воззрилась на стену еще пристальнее. Было совершенно ясно, как выразился впоследствии мистер Боб Сойер, в стиле восточной аллегории, что она «разводила пары».

– Я очень сожалею, миссис Редль, – начал Боб Сойер с крайним смирением, – но факт тот, что сегодня в Сити я обманулся в своих надеждах!

Замечательное место это Сити. Поразительное количество людей всегда обманывается там в своих надеждах.

– Пусть так, мистер Сойер, – сказала миссис Редль, прочно укрепляясь на пурпурной цветной капусте кидерминстерского ковра [101] , – а мне какое до этого дело, сэр?

– Я... я... не сомневаюсь, миссис Редль, – сказал Боб Сойер, увиливая от последнего вопроса, – что в начале будущей недели нам удастся уладить все наши счеты и в дальнейшем завести другой порядок.

Этого-то и добивалась миссис Редль. Она ворвалась в апартаменты злополучного Боба Сойера с таким страстным желанием устроить сцену, что, по всей вероятности, была бы разочарована в случае уплаты денег. Она была прекрасно подготовлена к такого рода маленькому развлечению, ибо только что обменялась в кухне несколькими предварительными любезностями с мистером Редлем.

– Вы полагаете, мистер Сойер, – сказала миссис Редль, повышая голос в назидание соседям, – вы полагаете, что я буду по-прежнему держать в своей квартире человека, который и не помышляет платить за комнату, не платит даже за свежее масло и колотый сахар к завтраку и даже за молоко, которое подвозят к дверям? Вы полагаете, что работящей и трудолюбивой женщине, которая живет на этой улице вот уже двадцать лет (десять лет в доме напротив и девять лет и девять месяцев в этом самом доме), только и дела, что работать до изнеможения на шайку ленивых бездельников, которые вечно курят, и пьют, и шляются, вместо того чтобы приняться за какую-нибудь работу и оплатить счета? Вы полагаете...

– Милая моя! – начал мистер Бенджемин Эллен умиротворяющим тоном.

– Будьте добры, оставьте свои замечания при себе, сэр, прошу вас, – сказала миссис Редль, вдруг обрывая стремительный поток слов и обращаясь с внушительной важностью и медлительностью к посреднику. – Я не уверена, сэр, что вы имеете право вмешиваться в разговор. Мне кажется, я сдаю эти комнаты не вам, сэр.

– Правильно. Не мне, – сказал мистер Бенджемин Эллен.

– Очень хорошо, сэр! – ответствовала миссис Редль с высокомерной вежливостью. – Тогда, сэр, вы, может быть, ограничитесь тем, что будете ломать руки и ноги бедным людям в больницах, и придержите свой язык, иначе здесь найдется кто-нибудь, кто заставит вас это сделать, сэр!