Господи Боже, не намеревается же он убить ее? Но в таком случае что собирается делать?

О, почему же она не осталась дома? Сидела бы в своей комнате, играла бы с Куинс в карты… и все было бы тихо, мирно, безопасно… и очень скучно.

Она осмелилась сделать крошечный вдох, только когда граф остановился возле Роуэна. Глядя в его проницательные синие глаза, она заметила в них дьявольский блеск, пославший озноб по ее спине.

Несчастье все-таки грянуло. Куинс оказалась права.

Гермиона медленно потянулась к подолу платья и попыталась отцепить его от шипов.

И это стало ее первой ошибкой.

Потому что стебли роз громко зашуршали, и граф улыбнулся еще шире.

Гермиона закрыла глаза. Господи, он действительно вшил ее убить! Но вместо этого она ощутила его жаркое дыхание.

– Попалась?

Гермиона чуть приподняла ресницы и поняла, что он совсем близко. Граф снова заговорил, и каждое слово будто обволакивало ее. Гермиона затрепетала, отчего стебли роз снова шуршали.

– Почему я постоянно должен спасать тебя?

Словно в доказательство своего утверждения он нашел ее плечо и нежно провел пальцами по руке.

Гермиона снова глотнула воздуха. Ни один мужчина еще не касался ее подобным образом.

Его пальцы вцепились в край выреза, снова погладили плечо, скользнули по прикрытой шелком груди, отчего Гермиона превратилась в сплошной комок нервов.

Либо колени сейчас подогнутся и она рухнет прямо в куст, либо ее, как всегда, вырвет. Она надеялась только, что за последнее он ее простит.

– Почему вы не… – сдавленно прошептала она.

– Значит, ты умеешь говорить? – откликнулся Рокхерст, наконец отцепив ее платье. Но ее руки не выпустил.

– Конечно, умею. Я не…

Но его палец лениво пополз по ее руке, посылая по пути стрелы пробуждающегося желания. Он погладил ее ладонь, игриво подергал за каждый пальчик, словно пересчитывая их.

– Почему я не… что? – спросил он.

– П-прошу прощения? – ошеломленно пролепетала она.

– Вы спросили, почему я не сделал чего-то. Или я не понял?

Именно в этот момент его ладонь прошлась по ее бедру и слегка сжала ягодицы.

Гермиону затрясло. В полном смысле этого слова.

– Почему вы не убили меня? – выдохнула она, потому что его прикосновение стало чем-то вроде новой пытки.

– А кто сказал, что я этого не сделаю? – поддразнил он, притягивая ее к себе.

– Пожалуйста…

– Что? Ублажить тебя? – Он еще крепче прижал ее к себе.

– О нет, – пробормотала Гермиона, пытаясь вырваться, но он без особых усилий удержал ее. – Пожалуйста, отпустите меня.

– А зачем мне это? Вдруг я не смогу снова найти тебя!

Он пришел, чтобы найти ее.

«А что сделала ты? Пришла сюда, чтобы позволить ему отыскать себя», – назойливо проскрипел внутренний голос.

– Вовсе нет! – фыркнула она.

– Простите?

– Ничего, – отрезала Гермиона. – Прошу, отпустите меня!

– О, вот уж ни за что, – объявил граф, словно имел полное право обнимать любую женщину и… и творить хаос с ее чувствами! Со всеми чувствами! Потому что, когда он держал ее так крепко, она могла ощущать его. Его мускулистое тело, тело настоящего мужчины. А его руки… словно исследовали ее, гладили, ласкали, пробуждали в ней желания, о существовании которых она до сих пор не подозревала.

В местах, которые раньше вовсе не считала чувствительными.

Теперь она прекрасно понимала, почему большинство светских мамаш старались держать дочерей подальше от графа.

– Кто ты? – тихо спросил он, обдавая ее ухо своим дыханием.

На кратчайшее мгновение Гермиона ощутила мягкость его губ и снова вздрогнула.

– С таким же успехом я могу спросить вас, милорд, кто вы.

– А, дочь барристера?

– О нет, – скучающе бросила Гермиона. – Просто ваши чары на меня не действуют.

– В самом деле?

Его губы снова нашли и чуть прихватили мочку ее уха. Гермиона стиснула губы, чтобы заглушить совершенно неприличный стон, так и рвавшийся с ее губ. Черт, черт, черт!

Этот человек не только защитник Лондона, но и записной обольститель, не способный остановиться, даже если женщина станет невидимой!

– У вас несправедливое преимущество, – пролепетала Гермиона.

– То же самое можно сказать и о тебе. Вряд ли твоя маленькая проделка с мисс Берк может считаться честной.