– Да, я иногда хожу туда гулять. – Антония осторожно просунула свою руку под его ладонь. Ее тепло, мужская физическая сила пальцев, стиснувших руку, сначала были приятными, а потом привели ее в легкое замешательство. – Гейбриел? Я сказала что-то не то?

Он покачал головой, но его взгляд был по-прежнему устремлен куда-то вдаль.

– Это там… в оленьем парке… умер Сирил, – ответил Гейбриел. – Удивительно, что никто меня об этом не спрашивал. Я ожидал, даже хотел, чтобы кто-нибудь спросил и тем самым положил этому конец.

– Я слышала… – пролепетала Антония, не зная, что сказать, – что это был несчастный случай.

– Неправда. – Он резко повернул голову и почти с осуждением взглянул на нее. – Ты слышала, что я убил его. И я сам считаю, что сделал это. Никто ни разу не употребил здесь выражение «несчастный случай».

– Да, ты прав, – потупившись, созналась Антония. – Но ведь единственным человеком, который когда-то говорил об этом, был… мой покойный муж.

– Да, могу держать пари, он говорил еще кое-что, – мрачно сказал Гейбриел. – И, не сомневаюсь, это «кое-что» в конечном счете стало смыслом его существования.

– Он был очень ожесточенным и озлобленным человеком, – прошептала она, теребя перчатки. – Гейбриел, я не хочу его защищать, но могу понять – я знаю, что значит потерять ребенка. От такого горя можно… сойти с ума.

– От горя – да, – бросил Гейбриел. – Но искала ли ты кого-то, кто мог быть виновен в этом? Ведь ты не хотела никому мстить?

– О, Гейбриел, мне не нужно было никого искать, – глухим голосом ответила Антония. – Я знала, кто виноват. Это была я и мой ужасный, строптивый характер.

– Нет, – покачал он головой, – нет, я не верю, что это явилось причиной смерти.

– Но это так, Гейбриел. – Антония немного повернулась на каменной скамье и взяла его руки в свои. – Я, несомненно, допустила это, а значит, сама убила ее. Я настаивала до тех пор, пока… пока не случилось худшее.

– Антония, – взяв ее руки, он повернул их вверх ладонями, – я думаю, это самое плохое, что можете кем-то случиться. Я хочу знать, зачем ты это сделала? – хрипло спросил Гейбриел. – Это тоже трагедия, ведь ты несешь эту ношу.

Антония не могла найти слов. Она смотрела на шрамы – тонкие белые кривые полоски, похожие на серебристых червяков, ползущих через ее вены и сухожилия.

– Господи, я не для этого привез тебя сюда, – прошептал Гейбриел. – Это должна была быть приятная прогулка, а я неожиданно испортил ее, заговорив о том, о чем не собирался говорить. Но с тех пор как увидел эти шрамы, я стал… В общем, не знаю, что со мной случилось. Мне больно за тебя, словно внутри у меня что-то разрезали. Я просто… не могу понять, зачем ты это сделала.

– Зачем? – повторила она. – Разве теперь это имеет какое-нибудь значение?

– Имеет, – глухо ответил Гейбриел. – Эти шрамы, твоя жизнь – мне нужно понять, как ты могла настолько ненавидеть себя. Что произошло? Я понял, что боюсь за тебя, Антония. И боюсь за себя.

– Мой муж, Эрик. – Высвободив свои руки, она обхватила себя. – Мой муж – вот что случилось. Я… рассердилась на него.

– Ты поранила себя не потому, что рассердилась. Нет для этого ты достаточно здравомыслящая женщина, – тихо возразил Гейбриел.

На мгновение Антония замерла, и от нахлынувшей волны благодарности у нее перехватило дыхание. Никто не называл ее здравомыслящей… уже много-много лет.

– Нет, я совсем не такая, – наконец ответила она. – Понимаешь, он нас оставил. Беатрис и меня. В своем загородном доме, в нескольких милях от Лондона. Я думала, что мы поженились для того, чтобы быть вместе. Тогда это была настоящая любовь. Я не знала – и никто об этом мне не говорил, – что у Эрика в городе есть любовница.

– О, Антония! – Гейбриел закрыл глаза.

– Он содержал ее много лет. И у них было двое детей. Я и понятия не имела. Я считала наш брак образцовым. Он ухаживал за мной, добивался, говорил, что безумно любит меня, но все это оказалось ложью. Мы часто из-за этого ссорились, поэтому он увез нас из города. А потом Беатрис и я видели его примерно раз в месяц. У меня снова должен был быть ребенок – безрассудный поступок, не правда ли? Но и это не помогло. С каждым разом ссоры становились все отвратительнее. Я ненавидела Эрика за то, что он унижал меня, не обращал внимания на дочь.