Шрифт:
— Да откуда ты здесь взялся?
— Всё! Молчу! — Гектор медленно опустился на колени, якобы разглядывая глиняного всадника. — Зачем я сюда попал, Алина? Зачем я тебя увидел?
Часть II
20
Буфет был закрыт наглухо. Не помогло даже магическое лунинское выстукивание. Не открывалась дверь. Не выглядывала пышечка-буфетчица в белоснежном халате.
Пришлось разойтись.
Александр Петрович спустился по ступенькам газетно-журнального комплекса вниз, на набережную, где прогуливался молодой человек с голубыми глазами — Толик Ифигенин.
— Вы куда идёте? — спросил Толик.
Александр Петрович неопределённо махнул рукой в сторону Невского.
— Нам по пути, — заявил Толик.
Они неспешно пошли по набережной.
— Как интересно, — сказал Толик. — Я ведь сына вашего в комсомол принимал…
— Он уже в десятом, — ответил Александр Петрович. — Через два месяца школу закончит.
— И куда он думает?
— Вроде на филфак собирается поступать…
— Филфак — это прекрасно, — сказал Толик. — А я вот хочу с филфака на журналистику перейти.
— Хлопотная это профессия, — улыбнулся Александр Петрович.
— Лунин считает, у меня получится…
— Ну, раз Лунин считает… — развёл руками Александр Петрович.
Они шли по набережной Фонтанки мимо крылатых львов, держащих в зубах цепи.
— Ну и о чём вы пишете? — поинтересовался Александр Петрович.
— О разном… В основном на темы комсомольской жизни. Я же в райкоме в отделе учащейся молодёжи работаю, поэтому о школьниках тоже пишу.
Александр Петрович и Толик шли теперь по Невском в сторону Адмиралтейства. Солнечный вечер — окна домах блестят, а с Невы поднимается холод и редкие льдины белеют в воде. Деревья около Невы дрожат, люди поднимают воротники.
На Невском появлялись красные флаги, гигантские транспаранты перегораживали Невский над троллейбусными проводами.
— Когда я сижу на комсомольских собраниях в школах, — сказал Толик, — я иногда просто не вижу там нормальных живых людей. Там сидят какие-то зевающие скучающие манекены. И мне становится грустно…
— Вы, наверное, преувеличиваете, — сказал Александр Петрович. — Не всё так мрачно…
— Понимаете, сейчас как-то немодно быть активным. Сейчас модно быть ироничным. Ну вот, скажем, ваш сын. Разве он откровенен с вами? Уверен, вы мало о нём знаете…
— Пожалуй, вы правы.
— Раньше комсомольские вожаки заламывали чубы на темя и рубили сплеча. Решительными и бескомпромиссными они были. Смело брались за любое дело, смело наказывали виновных. И никто за это на них не роптал. Так принято было.
— А сейчас?
— Сейчас, — повторил Толик, — сейчас надо как-по-новому работать. Я, кстати, на эту тему заметку Лунину принёс.
— Значит, скоро в газете прочитаем, — улыбнулся Александр Петрович.
— Дайте мне ваш телефон, — сказал Толик. — Я вас возьму с собой на комсомольское собрание в школу. Посмотрите, послушаете…
— Зачем мне это? — удивился Александр Петрович. — Вы же писатель, — улыбнулся Толик. — Пишете о молодёжи… Неужели вам неинтересно побывать на собрании?
— Интересно, — ответил Александр Петрович.
— Значит, пойдёте?
— Не обещаю.
Толик вздохнул.
— И всё-таки я вам позвоню.
Телефона Толик записывать не стал. Сказал, что запомнит. На прощание протянул руку и заглянул в глаза.
— Я читал все ваши книги, — тихо сказал Толик. — А одну, можно сказать, знаю наизусть. Про парня, который сразу после войны…
— До свидания! Вон мой троллейбус идёт! — Александр Петрович помахал Толику рукой.
— Я вам позвоню! — крикнул Толик.
В троллейбусе Александр Петрович смотрел в окно и вздыхал. «Сентиментальным становлюсь! — ругал он себя. — К Лунину зачем-то пошёл… А потом этот мальчишка мне нагло льстит, а я чуть не в слёзы… Книгу мою он наизусть помнит… И ведь не верю я ему, вот что самое смешное! В жизни, что ли, меня недохвалили? Критики недохвалили? Премию не дали?»
Александр Петрович приехал домой в десять часов. Жена что-то вязала у себя в комнате и смотрела телевизор. Взяв Карая, Александр Петрович отправился в далёкий, робко зеленеющий Овсянниковский садик, где Карая заждались его друзья — тигровый дог Тедди, овчарка Бенина и свирепый чау-чау Гошка. Вся компания дружно устремилась на газоны, и только Гошка, похожий на медведя, ходил почему-то по пешеходным дорожкам, никому не уступая дороги, что-то активно вынюхивал и сердито рычал, если кто-то случайно наступал ему на ногу.