Мы идем дальше. Сзади нарастает шуршание шин и низкое гудение.

– Какая машина едет? – спрашиваю я.

– «Мерседес», старенький, белый.

– А за ним?

– «Вольво», темно-синий. Длинный.

Я останавливаюсь, концентрирую внимание на машине. Сгусток моторного жара проносится мимо. За ним, в отдалении, нарастает новый.

– А это что?

– Не знаю, какая-то красненькая машинка. Небольшая. Не знаю, что за марка.

– А можешь узнать? Она смеется.

– Какой же ты ребенок! Все только про машинки спрашиваешь. Тебе неинтересно, какие дома вокруг, какие деревья?

– Какие дома я и так знаю. Вот этот, – я делаю несколько шагов в сторону, к стене ближайшего дома, – снаружи плитка, как в ванной. Под плиткой – цемент и кирпич. – Я подхожу еще немного ближе. – Или нет, скорее бетон. Очень толстый бетон. На первом этаже сплошное стекло, наверное, магазины. Там, повыше – терраса с каменной оградой.

Некоторое время мы идем молча. Потом нас настигает новый шум, высоко шуршащий и ритмично клацающий.

– Велосипедист, – говорит она.

– Какой марки велосипед?

– Не знаю, – отвечает она, – да это и неважно, они все одинаковые. Этот новый, наверное, горный.

– А машины тоже снаружи одинаковые?

– Сейчас – да. Но у них разные значки. Кроме того, у азиатских машин узкие фары, они круглее.

– Значит, это у азиатских машин такие фары, – говорю я. Она не отвечает. Мы останавливаемся у светофора.

– Теперь давай наоборот, – говорю я, – закрывай глаза! Она берет меня за руку и легонько сжимает ее:

– Закрыла!

Я веду ее через дорогу.

– Слушай, я так боюсь переходить! – говорит она.

– Не бойся, здесь мало машин.

Мы переходим, идем по теневой стороне улицы. Она идет неуверенно, все время словно легонько подталкивая меня к стене дома. Навстречу приближается уже знакомый шум.

– Велосипедист, – говорю я, – в очках и шортах. Велосипед старый, с тремя скоростями, марку не знаю – ты мне не говорила.

Велосипедист удаляется, она все теснит меня к стенке, наши руки трутся предплечьями – я чувствую ее немного полную руку, нежную, собирающую на себя солнце и дивно пахнущую нагретой кожей.

– Женщина идет навстречу, – продолжаю я, – длинные волосы, открытые плечи. Юбка, довольно короткая. Резиновые тапочки на ногах, такие, как для душа..

– Ненавижу такие тапочки! – отвечает она. Мы идем дальше.

– Машина, – я слегка оборачиваюсь, – черная или темно-синяя БМВ, новая модель. И фары почему-то включены.

Она останавливается, поворачивается, и я знаю: она открыла глаза.

– Откуда ты знаешь, какого она цвета? – Она сжимает мою руку. – Слушай, мне иногда кажется, что ты меня просто дурачишь. Если бы ты не был такой странный, я бы тебе уже перестала верить. Может, ты все-таки немного видишь?

– Да нет, что ты… Ты ведь мне сама уже показывала машину вроде этой.

– Как «показывала», если ты не видишь!

– Это новая БМВ, у нее четыре фары, по паре с каждой стороны, но каждая пара забрана под стекло еще раз. Стекло холодное, оно никогда по-настоящему не греется. Но немного тепла было изнутри, не двигательного – оно плотнее и жарче. А это электрическое тепло. Значит, фары включены. А тепло от мотора выходило в самой середине, через поперечные перегородки, плюс одна толстая по центру, отражающая свет – такой радиатор есть у БМВ. И потом, мотор…

– Да, да, допустим… Но цвет – откуда ты цвет знаешь?

– Ну, это совсем просто! Ты же мне показывала сегодня белый «Мерседес». Белое греется на солнце совсем по-другому. А черное – оно почти как печка. Я всегда замечал эту разницу и только теперь понял, что дело в цвете. Вон, едет еще одна машина. Она, наверное, красная!

– Желтая, – отвечает она, – почти угадал.

– Ах, ну да. А за ней – красная. – Я поворачиваю голову, как будто смотрю на проезжающую машину. – «Фольксваген». Ну давай, закрывай глаза. Пройдем так еще до конца блока.

Мы снова идем и тремся плечами. Я поворачиваю голову в разные стороны в окутывающем меня мягком и сонном весеннем воздухе. И я в нем как в пузыре, сфере, волокнистой и податливой. Волокна иногда расступаются, появляются велосипедист, женщина, БМВ, «Фольксваген» и снова исчезают, будто их и не было. А сегодня утром эта сфера раздалась, и появилась она, пахнущая орехами и бетонной пылью, воздух вокруг нас сомкнулся, и мы идем вместе.

– Магазин, говорю я. – Осторожно, тут на улицу выставлены какие-то стенды. Сейчас, – я принюхиваюсь, вдыхаю запах порошков, химии, новых синтетических тканей и ворса швабр, – Schlecker или Rossmann [14] . У кого какой цвет?