Одновременно все больше укрепляется воззрение, что третья мировая война, хотя и возможна, но не неизбежна. Не исключено, что достичь мирового единства можно с помощью соглашений. [16] Этому могло бы способствовать возникновение третьей силы, под которой мыслится объединенная Европа. Дело может принять и такой оборот, что одна из конкурирующих сторон потерпит поражение уже в мирное время. Кроме того, всегда есть нечто непредусмотренное. Все это приводит к выводу, что при достаточной силе духа нет причин ни для безоглядного оптимизма, ни для отчаяния.

Что делать в таком положении? Многие ломают головы над этим вопросом. Это тема нашего времени. В ответах нет недостатка. Наоборот, их многообразие сбивает с толку. Выздоровление ведь не наступит от того, что каждый станет доктором.

Истинные причины нашего положения неизвестны и не проясняются поспешными объяснениями. Это не касается второстепенных выводов. Возможно, что мы судим слишком благосклонно. Также возможно, что на нашу точку зрения влияет близость катастрофы, и что более поздние фазы придадут смысл эпохе в целом. Тогда это стало бы знаком того, что нигилизм приближается к своему концу. Может быть, уже скоро его увидят в совершенно другом свете.

К тому же знание целительных средств ограничено. Ведь если бы мы знали великое снадобье, положение потеряло бы свою сложность. Но для нашего положения характерны, скорее, неопределенность, риск, страх, и любая более или менее крупная попытка справиться с ним остается экспериментом. Напротив, можно утверждать, что любой, кто расхваливает некий гарантированный рецепт, — шарлатан или же еще не понял, что час пробил. В науке или в любой другой сфере сохранение определенного типа достоверности позволяет только заключить, что ресурсы XIX в. еще не совсем редуцированы.

Зато можно, пожалуй, посоветовать манеру поведения, дать практические советы относительно движения в нигилистическом поле, ведь, в конце концов, есть же какой-то опыт. Свободный человек из одного только чувства самосохранения обязан подумать о том, как ему себя вести в мире, в котором нигилизм не только стал господствующим, но и, что хуже, превратился в нормальное состояние. То, что такое размышление уже возможно, обещает лучшую, более ясную погоду; оно — признак открывающейся по ту сторону перспективы.

Что касается оптики, то укажем еще на одно обстоятельство, которое покажется неопытному в этой сфере смущающим и даже непостижимым: а именно, что при пересечении нулевого меридиана прежние цифры уже не соответствуют истине, и нужно начинать новое исчисление.

Это, в частности, касается необходимой деструкции. Консервативная позиция, представители которой достойны внимания и даже восхищения, более не в состоянии тормозить растущее движение, как это было возможно после Первой мировой войны. Консерватор должен всегда опираться на слои жизни, которые еще не пришли в движение, такие как монархия, аристократия, армия, деревня. Но когда все начинает сдвигаться, то точка отсчета теряется. Соответственно можно видеть, как молодые консерваторы переходят от статичных к динамичным теориям: они настигают нигилизм на его поле.

Это знак того, что со времен старого пруссака Марвица [17] произошло значительное развитие. Тогда еще могло показаться, будто в огне только склады и хозяйственные строения. Но глобальный пожар требует совершенно другой амуниции. При этом нужно иметь в виду новый горизонт.

Нет сомнений, что весь наш состав [18] как целое проходит через критическую линию. При этом изменяются критерии опасности и достоверности. Больше уже нельзя думать о том, как спасти от натиска огня дом или личное имущество. Здесь не помогут ни хитрость, ни бегство. Напротив, такому спасенному существованию присущ привкус нелепости, в лучшем случае музейности. Это верно и в духовной сфере, поэтому сегодня редко упоминают то, что мыслитель на протяжении десятилетий сохранял свою точку зрения. Даже развития в этих странных мирах оказывается недостаточно, — скорее, нужны трансформации в смысле Овидия или мутации в современном смысле.

Что за фигуры открываются теперь духу, который, подобно саламандре, продвигается в пылающем мире? Он видит здесь структуры, скрепленные по-старому: они не могут устоять, даже если они находятся в Тибете. Там он видит линию, где расплавляются все ценности, а на их место заступает боль. Потом он вновь замечает вырисовывающиеся контуры. Они требуют прежде всего острого глаза: ведь они могут быть всего лишь ростком или будущим центром кристаллизации. И все эти состояния требуют другого подхода, который покажется противоречивым и сумбурным тому, кто не может реализовать негативную и позитивную стороны уничтожения. Вавилонское смешение разделяет умы, темой которых становится точное положение нулевой точки. И это понятно, ведь эта точка задает будущую систему координат.

Возможна также оптика, сквозь которую линия проявляется как маркер глубины, как при раскопках. Когда убирают мусор времени и сносят постройки феллахов, то получают представление о порядке и мироустройстве. С этой целью, видимо, сильные духом используют нивелирующее насилие, которое присуще нигилистическим методам и терминологии. Сюда относится «философствование молотом», которым прославился Ницше, или «предприятие разлома», которое вынес на свою визитную карточку Леон Блуа.