Первый же, кого Хаятолла спросил о своем дяде, отмахнулся на бегу: не знаю. Хаятолла подходил к людям, называл дядино имя и недоумевал, почему в ответ ему лишь пожимали плечами… У них в кишлаке все знали и про всех. Странно… Может, дядя тут работал недавно и его еще не успели узнать?

— Постой, мальчик, постой, — вдруг окликнули его. — Как, ты говоришь, зовут твоего дядю? Кажется, я припоминаю… Это не с ним случилось несчастье? Не знаешь? А ну-ка пойдем.

Замирая от нехороших предчувствий, Хаятолла поднялся по каменной лестнице на второй этаж и оказался в большой комнате, где на крашеных стенах висели во множестве какие-то картинки и, ласково, нежно жужжа и обдувая лицо, крутился голубой вентилятор на толстой ноге. Усталый светловолосый человек в легкой рубашке и галстуке вышел к мальчику, положил ему на плечо горячую руку.

— Да, брат, с твоим дядей случилось несчастье. У него никого из родни не оказалось, и мы не знали, кому об этом сообщить. Он попал под машину, такая трагедия… А тебе сейчас лучше пойти в провинциальный комитет ДОМА. [3] Там помогут. Обязательно помогут. Людочка, проводите, пожалуйста, мальчика в комитет ДОМА. Он приезжий, города, конечно, не знает, как бы не заблудился.

Людочка хотела было взять его за руку, но Хаятолла сердито вырвался, засопел.

— Ну не обижайся, дружок, не сопи, как ежик. Ничего худого я тебе не сделаю, — сказала девушка, старательно и не всегда понятно выговаривая слова. — Я ведь хотела, как лучше, поверь…

Они пришли в дом, окна которого вместо ставней были закрыты от солнца связанными в щиты пучками высохшей верблюжьей колючки. Лестницы тут были деревянными и скрипели под ногами — совсем как дома, в кишлаке, скрипят старые ворота, когда их раскачивает злой ветер «охир заман», на языке дари означавший «конец света».

— Рафик Олим, мы к вам. — Людочка подталкивала впереди себя упирающегося, опустившего голову мальчика.

— Милости прошу. Чаю?

Олим смотрел на новенькие, отражающие свет калоши Хая-толлы, надетые им еще перед входом в департамент, и улыбался.

— Откуда такой богатырь? Чей ты?

Олим, оказавшись не столь уж высоким и грозным, как показалось вначале, понравился Хаятолле сразу.

— У меня… гостинец дядин украли, — высказал он первое, что лежало на сердце и томило грудь. — Теперь отец скажет: «Растяпа! Ничего тебе доверить нельзя».

— Это скверно, когда воруют… — Олим тронул аккуратные, наверняка не колючие усики. — Совсем скверно.

Хаятолла зачарованно уставился на рифленую рукоять оружия, выглядывавшего из кобуры на поясе Олима.

— Калибр семь и шестьдесят две? — спросил он, безбоязненно дотрагиваясь пальцами до потертого металла.

— Он самый. Разбираешься.

Хаятолла хмыкнул. Пуштуны с детства привычны к оружию, что тут удивительного?

— Что за дело привело тебя к нам?

Девушка близко наклонилась к Олиму, зашептала ему на ухо, а пока она говорила, Олим хмурился все больше.

— Понятно, понятно, — кивнул он девушке и отпустил ее, повернулся к маленькому гостю.

— Ну что, будем знакомиться? Меня, как ты слышал, зовут Олим.

— Хаятолла. — Мальчик шагнул ближе, чтобы пожать протянутую руку, сделал шаг и оступился. Он нагнулся, чтобы поправить слетевшую с ноги, немного великоватую калошу, и тут из-под светло-зеленой его рубашки выскользнул амулет, закачался на тонком шнурке.

— Талисман? — Олим кивнул на сердолик. — Можно посмотреть?

Сосредоточенно он разглядывал резное изображение змеи, вставшей на хвост.

— Древняя штуковина. Ты береги ее. Мальчик убрал амулет под рубашку.

В комнате появился солдат-охранник, поставил поднос с термосом и двумя прозрачными чашками, блюдечком, полным сладостей.

— Пей, не стесняйся. — Олим налил гостю чаю, с удовольствием сам отхлебнул из чашки. — Что же ты теперь намереваешься делать?

— Пойду к дяде.

— Это невозможно. Дяди у тебя больше нет. Хаятолла отодвинул от себя чашку.

— Все равно я отыщу его дом и буду ждать, когда за мной приедет отец.

— Ты грамотный?

— Умею и считать и писать. Показать?

— Не надо, я верю. А чем ты думаешь здесь заняться? Ну, пока за тобой не приедет отец? Хочешь, я отведу тебя в пионерский лагерь?

Хаятолла насторожился, слегка отодвинулся к двери.

— А что это такое?

— Ну лагерь, где отдыхают пионеры. Где они читают книжки, устраивают игры, смотрят телевизор.

— Телевизор? — Хаятолла как бы пробовал на вкус новое, прежде неведомое слово.

— Тебе сколько лет? Одиннадцать? И ты никогда еще не видел, даже не знаешь, что такое телевизор?.. Ты не обращай внимания на мои слова. Это я так. Электрический свет — и тот далеко не во всех кишлаках, а что уж говорить о телевизоре. До него еще далеко. Но такое время настанет. — Непременно настанет. Я в это верю. Знаешь, пойдем-ка сейчас со мной…