– Понимаю,- сказал Шейн.

– Между тем,- продолжал Питер,- они начинают выказывать естественное нетерпение в ожидании встречи с тобой. Я рассказал им о новом проекте Губернаторского Блока и твоем участии в нем и дал понять, что тебе нелегко освободиться хотя бы на время и что именно этот факт не позволяет тебе встретиться с ними. Но они все равно беспокоятся.

– Мы можем встретиться завтра после полудня…- Шейн замолчал, когда мимо их стола прошла грузная официантка средних лет.- По сути дела, очень важно, чтобы мы встретились завтра. Но они смогут только увидеть меня, а поговорить - лишь вечером.

Питер в упор смотрел на него через стол в сумрачном освещении.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что днем я собираюсь устроить для них шоу на публике, и я хочу, чтобы ты позаботился, чтобы они были там. Но они не должны делать никаких попыток приблизиться ко мне или заговорить со мной там.

– Понятно,- сказал Питер,- и тебе, конечно, понадобится наша помощь для проведения этого шоу?

Шейн взглянул на него через стол и увидел перед собой совершенно бесстрастное лицо с немигающим взглядом.

– Верно,- мягко произнес он.- Здесь что-то не так?

– Может статься,- ответил Питер,- Здесь не Дания и не Милан. Это моя земля; и то, что ты делаешь здесь, прямо касается меня. Ты сказал, что хочешь встретиться за ужином, чтобы поговорить о чем-то. Вот мы здесь. А теперь моя очередь говорить с тобой, как я и предупреждал.

Шейн с минуту изучал сидящего напротив. В Питере было нечто, чего он не замечал раньше, а если и замечал, то не придал особого значения.

– Твоя очередь?
– переспросил он.- Хорошо. Валяй.

– Так и сделаю,- сказал Питер.- Я знаю, что представляет собой каждый из людей, которых ты видел тогда в первый раз на совещании, я знаю, почему каждый из них попал в Сопротивление. Нет ни одного, кто не потерял кого-то из близких по вине пришельцев - убитых чужаками или людскими войсками или же погибших из-за каких-то нововведений нынешнего режима. Так ответь мне на такой вопрос. У тебя много личной свободы, денег и есть почти все, чего можно пожелать - при такой-то ситуации. Насколько мне известно, у тебя нет родственников или друзей помимо твоих коллег, работающих на пришельцев. Так скажи мне, что именно заставило тебя нарисовать знак Пилигрима, в тот первый раз, на стене в Дании?

Шейн уставился на него. Вопрос требовал такого сложного ответа, что он не знал, с чего начать. В конце концов он попытался объяснить.

– У алаагов есть для этого слово,- начал он.- Yowaragh.

– Eeyah… что?
– переспросил Питер.

– Не пытайся произнести его,- сказал Шейн.- Это одно из самых сложных слов для людского произношения. Оно обозначает зверя, внезапно теряющего рассудок и пытающегося совершить абсолютно бессмысленное нападение на алаага.

Питер посмотрел на него, прищурив глаза.

– И ты это делал?

– Нет, нет,- Шейн покачал головой.- Не я. Помнишь датчанина, о котором я вам рассказывал, после того как вы, так сказать, эскортировали меня на вашу явочную квартиру в Милане? Того самого, который напал на алаага, случайно убившего его жену?

– Помню,- сказал Питер.- Но все же не понимаю, какое это имеет отношение к тому, что ты к нам присоединился.

Шейн рассказывал тогда, на первой встрече в Милане, о казни на площади, которую его заставили наблюдать, о том, как напился в таверне и подвергся на улице нападению бродяг, но ничего не рассказал про бабочку.

Сейчас он пытался объяснить Питеру, почему алааги считали, что должны публично казнить того человека на пиках, как не собирались терпеть никакого неповиновения. И он пытался рассказать о постоянном напряжении, которое испытывает, живя рядом с ними все время и зная, насколько они бескомпромиссны в своих правилах и законах, даже когда дело касается собственных детей. Он рассказал Питеру об алааге-отце, сурово напоминающем сыну о его ответственности за смерть двух ценных зверей. И о том, как сын защищал себя, говоря, что это несчастный случай, что он просто пытался спасти женщину из-под копыт ездового животного, и как отец высмеивал все оправдания. Он снова попытался разъяснить термин «yowaragh», то помешательство, которое находило на него по временам и вызывало у него желание махать кулаками, не думая о последствиях.

– Там была…- Шейн замолчал. Слова давались ему с трудом.- Была весна,- продолжал он.- Там на ветке дерева была бабочка, только что родившаяся из куколки. Ты ведь знаешь, что алааги уничтожили всех насекомых и диких зверей в городах? Эти двое алаагов не видели бабочку; и вот… тебе это покажется бессмысленным, но мне почудилось, что если у бабочки достанет сил расправить крылышки и улететь, то мы получим жизнь - пусть даже всего лишь жизнь бабочки - за две жизни, только что отнятые у нас. Я знаю, это выглядит смешным…