Но, кроме Зозулина, подвальных тружеников связывал с дирекцией зам по хозяйственной части Марк Исаевич Стрекалис. Дважды он пытался совершить внезапный налет на эллинг, но был обращен в бегство нашим Митькой, охранявшим пост, как свою мозговую кость. А поскольку все, что крутилось, светилось, двигалось, попадало под его начало, то Марк Исаевич усмотрел в наших бдениях нечто незаконное. Исподволь набравшись разных слухов, он ринулся к Морозейкину. В кабинете в это время Зозулин чинил селектор. Стрекалис выпалил сведения директору. Член-корреспондент оробел. Тут-то и подал голос Зозулин:

— Аэростат они делают, а не самогон варят!

Морозейкин недавно что-то слышал об аэростате от Гайгородова, но значения не придал.

— Кто это начал? — спросил смутившийся Морозейкин.

— Воронцов.

Морозейкин озадаченно погладил лысину. Он дождался, когда Зозулин закончил с селектором, нажал клавишу аэрологического отдела:

— Артур Николаевич? Прошу ко мне!

Минут через тридцать мы увидели Артура, мчавшегося к эллингу волчьим наметом.

— Ну, братцы, началось! — задыхаясь, выпалил он, поглядел на раздувшуюся оболочку с пластырями наклеек, на гондолу, обновленную натуральной олифой. — Трех дней хватит, чтобы все это показать в наилучшем виде?

…Эллинг мы выдраили, как матросы палубу перед адмиральской проверкой. Пахло вымытым с содой деревом, вощеной пенькой и олифой.

Сенечка смотался на улицу Павлика Морозова, где помещался архив обсерватории, и добыл акты списания всего летного имущества, в том числе аэростата с инвентарем, стоившего когда-то миллионы. Знакомый старичок бухгалтер по справочнику расценок составил ведомость, рассчитал количество затраченного труда и стоимость материалов, добытых нами из вторсырья, скостил несколько нолей, уплывших во времена денежных реформ, и все равно получил порядочную сумму в семьдесят тысяч рублей с хвостиком. По существу, эти деньги свалились на обсерваторию как манна небесная.

Новый клапан держал газ крепче винтовой заглушки. В баллонах оказался водород. Брезентовые мешочки мы заполнили просеянным песком, проверили на точность приборы, которые понадобятся в полете.

Докладная записка Артура расшевелила впечатлительное сердце Морозейкина. Морозейкин понимал, что первыми против аэростатов восстанут авиаторы. Речники, получившие флот на подводных крыльях, так же противились в свое время яхтам. Но ни на Клязьминском, ни на Московском, ни Истринском водохранилищах не произошло ни одного столкновения парусника с «Ракетой» или «Метеором». Само собой авиационные начальники пекутся о безопасности воздушного сообщения. Но единичный полет воздушного шара никак не отразится на работе самолетов, тем более что наши пространства не идут ни в какое сравнение с воздушной толкучкой Европы, где аэростаты-монгольфьеры летают уже несколько десятков лет.

Не отвлекаясь на другие дела, Морозейкин приказал собрать ученый совет обсерватории. Здесь директор зачитал докладную записку Артура о необходимости провести серию метеорологических наблюдений в условиях невозмущенной атмосферы. Большинство ученых сами редактировали записку, так что особых прений она не вызвала. Георгий Михайлович Гайгородов воскликнул:

— Давно пора! Спим на продавленном диване прошлого. Ученые, подогретые репликой Гайгородова, гуськом двинулись к эллингу.

Вперед Морозейкина вырвался Стрекалис, словно хозяин, приглашающий гостей в свои владения. Я нажал на кнопку движка. С мягким гулом по рельсам разбежались гигантские створки эллинга. Гости прошли внутрь и оробели перед темнотой огромного зала. В глубине что-то белело. Сеня включил прожектор. В серебристом блеске закачалось наше творение. Надутая оболочка походила на исполинскую колбу. Подсвеченная снизу, она была похожа на елочную игрушку.

Первым пришел в себя Стрекалис. Словно председатель комиссии перед сдачей объекта, подергал веревочные петли для переноски корзины, пнул гондолу по ивовому боку, удостоверившись в ее прочности, ощупал мешочки с балластом, пытаясь понять, что там.

— Думаю, для начала можно принять на баланс, — проговорил он, придав лицу озабоченное выражение.

Тут Сенечка потянул его за рукав, глазами показал на аккуратно сброшюрованную папку, в которой была жирно проставлена итоговая стоимость сооружения. Марк Исаевич поперхнулся.

Гайгородов любовно погладил край корзины:

— Подумать только, сколько прошло лет…

— Вы считаете, этот аэростат может полететь? — спросил директор.

— Убежден. И слетает не раз.

— Кстати, кто занимался этим аэростатом?

Стрекалис опять хотел было вылезти вперед, но Гайгородов не дал, подтолкнул нас к Морозейкину:

— Вот эти молодцы. Заметьте, одни, без всякой поддержки. В свободное время, из подручных материалов!

Виктор Васильевич удивленно вскинул седые, пушистые брови.

— У вас и экипаж готов, Артур Николаевич? — дипломатично спросил Гайгородов, повернувшись к Арику.

— Об этом говорить рано, — все же встрял Марк Исаевич.

— Да и ни к чему говорить! Экипаж в сборе, — отрезал Гайгородов, не удостоив Стрекалиса взглядом.

Я посмотрел на Морозейкина. В его светлых детских глазах читалась мука. Ах, как бы ему хотелось жить спокойно! Согласись он на полет — и тогда надо будет обращаться в комитет. И первое, с чем он столкнется, будет отказ. Каждый, с кем придется встречаться, с полным набором аргументов постарается помешать, не дать идее ходу. Надо спорить, убеждать, выдвигать весомые доводы, тревожить ответственных работников.