Шрифт:
Английский посол, осведомляемый русскими политическими деятелями, патриотизм которых был вне подозрений, но которые видели свою страну такою, какой хотели бы ее видеть, а не такой, какова она была в действительности, — дал ввести себя в заблуждение. Не приняты были в соображение совершенно особые условия, благодаря которым Россия была религиозным, политическим и социальным анахронизмом, и никакая западно-европейская формула и мерка к ней не подходила. Забыли, что если во всякой стране революция во время войны всегда вызывает вначале, вследствие неизбежных колебаний, ослабление нации и значительно уменьшает боеспособность армии, то в России те же последствия должны были проявиться с сугубой силой и полнотой.
Заблуждение держав Согласия [58] заключалось в том, что они поверили, будто движение, которое обрисовывалось в начале февраля 1917 года, было по происхождению народным, — этого вовсе не было, и в нем участвовали только правящие классы; широкие массы оставались безучастными. Монархия была свергнута вовсе не поднявшимся из глубины бурным валом, как об этом говорили; наоборот, ее крушение подняло такую страшную волну, которая поглотила Россию и едва не затопила соседния государства.
58
Людендорф преувеличивает роль держав Согласия в русской революции, когда пишет: «В марте 1917 г. революция, вызванная державами Согласия, свергла Царя». Движение было поддержано, а не вызвано союзниками, но Людендорф правильно указывает, каковы были ее немедленные последствия для Германии: «Революция неизбежно влекла за собою уменьшение боеспособности русских, ослабляла державы Согласия и значительно облегчала нашу тяжелую задачу. Главное командование получило возможность тотчас же выгадать существенную экономию в войсках и боевых запасах, а также предпринять смену дивизий в большом масштабе». И дальше: «В апреле и мае 1917 г. нас спасли не победы на реке Эн и в Шампани, а русская революция» (Людендорф, «Воспоминания о войне» т. II). Итак, по признанию самих немцев, без русской революции, война окончилась бы осенью 1917 г., и миллионы жизней были бы сохранены. Отдают ли себе отчет в силе, которую имел бы Версальский договор, подписанный державами Согласия вместе с Россией? Германия, взятая в тиски, не избежала бы своей участи побежденной державы. Своими последствиями (большевизмом) русская революция бросила Россию в объятия Германии, и в них она осталась. Германия одна в силах организовать и извлечь выгоду из огромных ресурсов, которые она представляет; в России Германия готовит свою отплату державам Согласия.
Государь по возвращении из ставки провел январь и февраль в Царском Селе; он чувствовал, что политическое положение становится все более и более натянутым, но все еще не вполне терял надежду. Страна страдала, устала от войны и страстно жаждала мира. Оппозиция росла со дня на день, гроза гремела, но Николай II продолжал надеяться, что несмотря на все, чувство патриотизма возьмет верх над гибельными мыслями, порождаемыми в умах тревогою данной минуты; он надеялся, что не захотят необдуманными действиями подвергнуть риску результаты войны, столь дорого стоившей стране. Он сохранил нерушимую веру в армию; он знал, что боевое снаряжение, высланное из Франции и Англии, своевременно приходило и что оно улучшало условия, в которых армия воевала. Он возлагал величайшую надежду на новые части, созданные в России в течение зимы, [59] и был убежден, что русская армия будет в состоянии присоединиться весной к большому наступлению союзников, которое нанесет роковой удар Германии и спасет Россию. Еще несколько недель — и победа была бы обеспечена.
59
Россия приступила к реорганизации армии, которая увеличивала количество дивизий и давала в результате значительное увеличение сил.
Тем не менее Государь не решался покинуть Царское Село, настолько его озабочивало политическое положение; с другой стороны, он считал, что не может далее отлагать свой отъезд и что долг повелевает ему вернуться в ставку. Наконец в четверг 8 марта Царь отправился в Могилев, куда прибыл на следующий день. Едва он успел покинуть столицу, как первые признаки волнения начали проявляться в рабочих кварталах столицы. Заводы забастовали, и в следующие дни движение быстро разрослось. Население Петрограда подвергалось в течение зимы большим лишениям, так как вследствие недостатка подвижного состава перевозка продовольствия и топлива была в высшей степени затруднена, и положение не давало надежд на улучшение. Правительство не сумело принять никаких мер, могущих успокоить брожение, а Протопопов лишь раздражал население столь же нелепыми, сколь преступными репрессивными полицейскими мерами. Прибегли к вмешательству военной силы. Но все полки были на фронте, и в Петрограде оставались лишь обучавшиеся запасные части, сильно разложенные пропагандой, организованной в казармах, несмотря на надзор. Не замедлили произойти случаи отказа в повиновении, и после трех дней слабого сопротивления войска перешли одни за другими на сторону мятежников. 13 марта город был почти весь в руках революционеров, и Дума приступила к образованию Временного правительства.
В Могилеве вначале не отдавали себе отчета в значении событий, развертывавшихся в Петрограде. Однако в субботу 10 марта генерал Алексеев и некоторые лица из свиты Государя попытались разъяснить ему события и уговаривали его без замедления даровать свободы, требуемые народом. Но Николай II, лишний раз введенный в заблуждение намеренно неверными или неполными сведениями, представленными несколькими несознательными лицами из числа его приближенных, [60] не счел нужным внять этим советам. 12-го сделалось невозможным долее скрывать от Государя правду; он понял, что необходимо принять чрезвычайные меры, и решил немедленно вернуться в Царское Село.
60
Профессор Федоров отдавал себе отчет в том, что каждый час промедления уменьшает возможность предотвратить надвигавшуюся катастрофу, и стал разыскивать генерала В., занимавшего один из высших постов в свите Государя. Он нашел его на приставной лестнице, занятым прибиванием гвоздя в стену для какой-то картины. Федоров поделился с ним своей тревогой и умолял его сейчас же пойти к Государю. Но генерал обозвал его «маньяком, заболевшим страхом революций», и, взяв молоток в руки, продолжал свое занятие, прерванное докучливым посетителем.
Царский поезд покинул Могилев в ночь с 12-го на 13-ое. Когда через сутки он подошел к станции Малая Вишера, стало известно, что станция Тосно, в пятидесяти километрах на юг от Петрограда, занята мятежниками и что доехать до Царского Села невозможно. Пришлось вернуться. Царь решил проехать в Псков, где находился главнокомандующий северным фронтом генерал Рузский; он прибыл туда 14-го вечером. Поставленный генералом в известность о последних петроградских событиях, Государь поручил ему передать по телефону Родзянко, что он готов на все уступки, если Дума считает, что он в состоянии восстановить порядок в стране. Ответ был: уже поздно. Было ли это так в действительности? Распространение революционного движения ограничивалось Петроградом и ближайшими окрестностями. И несмотря на пропаганду, престиж Царя был еще значителен в армии и не тронут среди крестьян. Разве недостаточно было дарования конституции и поддержки Думы, чтобы вернуть Николаю II популярность, которою он пользовался при начале войны?
Ответ Думы ставил перед Царем выбор: отречение или попытка идти на Петроград с войсками, которые оставались ему верны; но это была гражданская война в присутствии неприятеля… У Николая II не было колебаний, и 15-го утром он передал генералу Рузскому телеграмму с уведомлением председателя Думы о своем намерении отречься от престола в пользу сына.
Несколько часов спустя он приказал позвать к себе в вагон профессора Федорова и сказал ему:
— Сергей Петрович, ответьте мне откровенно, болезнь Алексея неизлечима?
Профессор Федоров, отдавая себе отчет во всем значении того, что ему предстояло сказать, ответил:
— Государь, наука говорит нам, что эта болезнь неизлечима. Бывают, однако, случаи, когда лицо, одержимое ею, достигает почтенного возраста. Но Алексей Николаевич, тем не менее, во власти случайности.
Государь грустно опустил голову и прошептал:
— Это как раз то, что мне говорила Государыня… Ну, раз это так, раз Алексей не может быть полезен родине, как я бы того желал, то мы имеем право сохранить его при себе.