Времени на размышления не оставалось, пора было уходить. Небо могло расчиститься в любую минуту. Если Кэрри не смогут помочь в Корпусе мира, они по крайней мере сумеют отправить ее в столицу.

Я выскочил под дождь и, добравшись до «лендкрузера», бросил нагрудники на пол, засунул М-16 между пассажирским сиденьем и дверцей и захлопнул ее. Мне не хотелось, чтобы винтовка попалась на глаза Люз. Потом я схватил фонарь и побежал к «мазде». Когда я поднял заднюю дверцу, луч света упал на покрывало, под которым лежал Аарон. Я вытащил из кузова одну канистру и опустил дверь.

Перелив бензин в бак «лендкрузера», я бросил канистру поверх нагрудников – еще пригодится.

Когда я вернулся в компьютерную, Люз сидела на полу у койки и гладила мать по голове. Я наклонился, поднял с пола упаковку эластичного бинта и сунул ее в карман.

– Пора.

Мы взялись за койку, Люз в ногах, лицом ко мне.

– Готова? Раз, два, три – взяли!

Прохлюпав по грязи, мы задвинули койку в «лендкрузер». Я послал Люз в каптерку за одеялами и водой, а сам бинтом привязал койку к крепежным скобам машины, чтобы та не выскользнула на дорогу. Кэрри повернулась ко мне, голос ее звучал сонно – сказывался коктейль из аспирина и дигидрокодеина.

– Ник, Ник… Что же мне теперь делать?

Я понимал, о чем она, но на разговоры у нас времени не осталось.

– Сейчас мы поедем в Чепо, а там и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься в Бостоне.

– Нет, нет. Аарон – что делать с ним?

Люз, возвратившаяся с водой и одеялами, избавила меня от необходимости отвечать. Я выпрыгнул из джипа, обошел его и уселся за руль.

– Люз, тебе придется присматривать за мамой, постарайся, чтобы ее не сильно мотало, хорошо?

Девочка, стоя на коленях рядом с матерью, закивала головой, я завел двигатель и начал разворачивать машину. Свет фар скользнул по «мазде». Кэрри увидела ее:

– Стой, стой, Ник – остановись…

Я нажал на педаль тормоза и обернулся. Кэрри, подняв голову и вытянув шею, выглядывала наружу. Люз поддерживала ее.

– Что такое, мам? Что-нибудь не так?

Отвечая дочери, Кэрри не отрывала взгляда от «мазды»:

– Все в порядке, малыш. Просто вспомнила кое-что. Потом расскажу. – Она обняла дочь.

Я подождал немного, дождь уже ослабевал.

– Ну что, поехали?

– Да, – отозвалась Кэрри. – Здесь нам больше нечего делать.

Поездка в Чепо была долгой и трудной. Я старался по возможности избегать колдобин и рытвин. Даже выбравшись на дорогу, местами скорее походившую на реку, мы делали не больше пятнадцати километров в час. Оглядываясь, я видел Люз, стоявшую на коленях рядом с матерью. Я выудил из кармана дигидрокодеин.

– Дай маме еще таблетку. Пузырек покажешь потом врачу или кто там будет. Она приняла четыре таблетки плюс аспирин. Запомнила?

В конце концов впереди показался смахивающий на крепость полицейский участок, и я спросил у Люз, куда ехать дальше:

– Где клиника? Куда мне свернуть?

– Вон там, перед складом.

Мы миновали ресторан. Ягуар, когда мы в темноте проезжали мимо, даже не поднял головы. Перед складом я свернул налево.

– Сюда, Люз? Я правильно повернул?

– Ага – вон она, видите? – Девочка указала вперед.

В трех зданиях от нас стояла крытая жестью шлакобетонная постройка с круглой эмблемой Корпуса мира: звездно-полосатый флаг, только вместо звезд – голуби.

Я остановил джип. Люз выпрыгнула наружу и забарабанила по двери. На яркой деревянной табличке значилось: «АМЕРИКАНСКИЙ КОРПУС МИРА, ПРОЕКТ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ЭКОЛОГИЧЕСКИХ ЗНАНИЙ».

Когда я выбрался из джипа и направился к его задней дверце, на пороге дома появилась одетая в черный костюм женщина лет двадцати с небольшим.

– Что случилось, Люз?

Люз пустилась в торопливые объяснения, а я залез в джип и начал развязывать крепящие койку бинты.

– Вот и приехали, Кэрри, – сказал я.

Она что-то пробормотала, и в это время молодая женщина подошла к задней дверце джипа.

– Кэрри, это я, Джанет. Ты меня слышишь?

Времени на обмен приветствиями не было.

– Здесь есть травматологическое отделение? У нее открытый перелом бедренной кости.

Джанет начала выдвигать койку из машины, я взялся за другой ее конец, и мы вдвоем втащили Кэрри в приемную.

Обстановка в приемной была самой скромной – пара столов, пробковые панели на стенах, телефон и стенные часы.