— Вообще, — Максим с наслаждением сделал ещё один глоток и передал бутылку Ирине, — я бы с радостью стал какой-нибудь глубоководной тварью. Я в глубине души, наверное, и есть глубоководная тварь.

— Удильщик с фонариком?

— Нет, не удильщик. Я очень интересная тварь, человекообразная, но со многими конечностями. Конечности испускают импульсы вроде электрических, и чтобы что-нибудь конечностью хапнуть, не нужно эту конечность даже тянуть. Так, пошевелить лениво — и всё, что надо, само приползёт.

— Ты станешь тучен, обрюзгл и малоподвижен.

— Фиг вам! Я умею очень быстро и красиво плавать. Но плаваю я только из любви к искусству и ради кайфа, потому что глубоководный аристократ и спортсмен, а не плебей, вынужденный шустрить ради пропитания.

— А я на самом деле — озеро или море, мне однажды такое приснилось. Я умею шевелить волнами, топить корабли и разглаживать камни, у меня песок на дне, а когда сквозь меня проплывает рыба, делается немного щекотно. Нет, не так — я сказала, немного! А самое приятное, когда растёт морская трава…

— Зато у меня — сверхбыстрая реакция, и я умею видеть инфракрасные лучи и ультрафиолет!

— А у меня — всякие сокровища на дне!

— А я умею светиться в темноте! Хочешь, покажу…

… В глаза ударил свет; Ира выскочила из остывшей ванны. Максим уже вычерпывал ковшиком воду с пола, бормоча под нос непечатное. Двадцать минут спустя они сидели на кухне, прихлёбывая кофе; Ира красила ресницы и пыталась не думать о том, что ей скажут на работе, на которую она уже безнадёжно опоздала.

— Ты им ответишь, что всю ночь топила корабли. Или они не в курсе твоей океанической сущности?

— А твои жулики знают, что дядя милиционер, на самом деле, — не пойми что со щупальцами?

— Отбрила, да. Придёшь сегодня вечером?

— Угу, только ненадолго. Должны же родители хоть иногда видеть обожаемую единственную дочь… А с работой — тоска, на самом деле: занимаюсь непонятно чем, и никого не интересует, какая я на самом деле прекрасная, а интересует только объём продаж. Ах!

Ира преувеличенно вздохнула и поставила чашку в раковину.

Целый день она исподволь наблюдала за коллегами. Начальник отдела был похож на шотландского терьера; дизайнер Паша за соседним столом — на любовника Марии Стюарт Джеймса Хэпберна Босуэлла; пришедшая прямо перед обедом клиентка — то ли на смышлёную маленькую обезьянку, то ли на актрису Ахеджакову. Из сумки менеджера Светланы торчала книжка "Просто о сложном; весь Пауло Коэльо за двадцать минут". Марта Владимировна из проектного скривилась от попсовой песенки из радиоприёмника. Ира дописала последнюю строчку отчёта, поднялась и переключила на джаз.

Вечером Максим был мрачен, не сразу отвечал на обращённые к нему слова и отмалчивался при попытках расспросить, что случилось.

Ира допила вторую чашку чаю и собралась уходить. Потом расскажет, если оно того стоит.

— Подожди! — Максим встал с кухонного табурета и отошёл к окну. — Таська написала мне письмо, сегодня из ящика достал.

Ира, ставившая в холодильник блюдце с лимоном, звякнула им о большую банку с огурцами; через секунду она закрыла белую дверцу и прислонилась к ней спиной.

— И что пишет?

— Пишет, что скучает, что хочет вернуться, что всё поняла, что дура была законченная, что любит… Ирк, что делать?

Он опустился на пол, усевшись по-турецки, Ирина подошла и села рядом.

— Что делать? Брать отпуск, отбазариваться от Димки, с которым вы хотели ехать на Алтай, мотать в Омск, или в Томск, или где она у тебя там сейчас, брать её с собой, выгуливать по горам, сколько надо, а потом везти сюда и больше не отпускать. А ещё лучше — увольняться и вместе возвращаться в Питер. Вот что делать.

— А ты?

— А что я, у меня Игорь. Бог знает, получилось бы у нас с тобой что-нибудь хорошее, но двоим человекам точно было бы плохо от этаких экспериментов. Двоим — это минимум, на самом деле.

— Спасибо тебе, — он крепко обнял её за плечи и уткнулся лицом в её волосы. Она осторожно высвободилась из-под руки, погладила его по голове и отправилась в ванную. Лицо пылало, глаза лихорадочно блестели, но были сухими. Она улыбнулась зеркалу и не снимала улыбку с лица, пока не вышла из подъезда. Бормоча в такт шагам какие-то стихи, она прошла пешком все три остановки, разделявшие их дома, сказала родителям, что очень устала на работе, отказалась от ужина и провалилась в тяжёлый сон без сновидений.