В милиции их принял, естественно, Харченко.

Татьяна рассказала о том, что случилось.

— Ловко! — воскликнул лейтенант. — Людям весь футбол испортил — и забыл! Денежки слямзил — тоже забыл! Красота.

— Про то, что деньги украл, не доказано! — тут же возразила Татьяна.

— Ладно, — учел ее мнение Харченко, — спросим по-другому: о том, что тебя подозревают в краже, помнишь?

— Нет, — сказал Георгий. — А мы с вами были близко знакомы?

— С какой это стати? — Лейтенанта даже обидело предположение о близком знакомстве.

— Просто вы меня на “ты”, хотя значительно моложе меня, вот я и подумал…

— А как же тебя еще? Ты бомж натуральный, да еще без памяти!

— Я без памяти, но я не бомж, — возразил Георгий. — И если мы не были близко знакомы, потрудитесь говорить вежливо со мной как со старшим. К тому же вы на службе.

Он сказал это мягко, спокойно, но Харченко разозлился.

— Без вас знаю, что на службе!

(Но на “вы”, отметила про себя Татьяна.)

— Удобно устроился! — продолжал лейтенант защищаться с помощью нападения. — Украл — забыл! А потом убьем кого-нибудь — опять забудем! Мне бы так! Тут скажешь что-нибудь не то или обидишь кого случайно — мучаешься, переживаешь, — посетовал Харченко на свой гуманизм. — Совесть ест, ночей не спишь! — преувеличил он, ибо сном как раз отличался, по выражению его матери, убойным — пока не выспится, хоть по лбу палкой стучи, не встанет. — Счастливая жизнь!

— Не вижу ничего счастливого, — сказал Георгий. — Человек должен нести ответственность за свои поступки.

Харченко хмыкнул. Слова Георгия один в один совпадали с главным милицейским постулатом о неотвратимости наказания, но лейтенант никогда еще не встречал человека, который сделал бы этот постулат принципом жизни. Что ж, если у этого неопознанного гражданина, явившегося в новой ипостаси, есть странное желание нести ответственность (да еще не зная за что!), надо пойти ему навстречу!

— Хорошо. Я новый запрос пошлю. Я раньше на Мушкова посылал, на Колычева посылал, а теперь поступим по-другому: пошлю твою фотографию.

И направил их к штатному фотографу, который, однако, оказался занят и велел прийти завтра. Или послезавтра. Татьяна догадалась, дала ему пятьдесят рублей, и он нашел свободную минутку, снял Георгия.

Георгий маялся — очень хотел что-то делать, но не понимал что.

— Займись теплицей. Или дом попробуй подремонтировать, — предложила Татьяна. — Вдруг тебе будет интересно?

Георгий занялся.

И у него все пошло на лад. В сарае были целые штабеля кровельной жести, досок, кирпичей, которые отец Валеры, человек, в отличие от сына, дельный, приготовил для ремонта, но помешала болезнь.

Инструменты тоже нашлись.

Георгий за несколько дней привел дом в порядок, заменил все гнилое и старое, а потом покрасил и крышу, и стены краской, которую купила Татьяна — из своих денег, долларов не трогая.

— Забор у тебя какой-то… — сказал Георгий Татьяне. — Кривой.

— А чего ему прямым быть? Забор и есть забор, лишь бы стоял. Нет, если хочешь, поставь новый.

И Георгий поставил.

Ему никто не мешал: соседка Обходимова молча дивилась, а Кумилкин игнорировал, не испытывая тяги к контакту с человеком, который гробит жизнь на бессмысленное благоустройство в то время, когда надо решать коренные вопросы. К тому же Георгий его не замечал, будто не был знаком, это обижало.

Потом, походив по саду, Георгий взял тележку и отправился в карьер. Вернулся со щебенкой. В саду крошил ее до полной мелкости и усыпал ею дорожки. Сделав несколько рейсов, весь сад испетлял красивыми белыми дорожками. Костя и Толик сперва помогали, и даже с увлечением, но соскучились, умчались на пруды.

Таня, вернувшись с работы, одобрила:

— Вот спасибо! А то как дождь, ноги из грязи не вытащишь!

Георгий на этом не успокоился. Взял да и вырыл лопатой колодец, смастерил для него деревянный сруб. И поднялась вода! И оказалась замечательной, гораздо лучше городской хлорированной из колонки.

Дважды инвалид Одутловатов не утерпел, пришел посмотреть, долго стоял над колодцем и, не догадавшись сам, спросил:

— А зачем? Колонка же рядом.

— Тут вода лучше, — объяснил Георгий. — А что, у других жителей колодцев нет?

— Ни одного. Тут никто никогда их не копал.

— Почему?

На этот вопрос Обходимов не нашел ответа. Вернее, считал, что первым ответом исчерпал тему: потому и не копали, что до них никто не копал!

Георгий приладил к колодцу электромотор (нашелся в сарае запасливого отца Валеры), пустил воду ручейком в сад.

Маленький прудок выкопал — не купаться, а декоративный. Притащил камни, валуны, насадил травы. И мостик соорудил из небольших бревен. С перильцами. Беседку старую свалил, поставил новую, покрасил.

В общем, навел в саду необычайную красоту, которая Татьяну даже слегка напугала:

— Люди подумают — денег у Таньки невпроглот, устроила тут парк культуры и отдыха!

— Так ничего же не сто€€ит! — удивился Георгий.

— А поди ты, объясни им!

Но и этого мало было Георгию. Дом и сад стали хороши, но окрестности были гадки: улица Садовая никогда не знала ни асфальта, ни щебня. Колдобины, непросыхающие лужи, мусор и помойные озера: жители привыкли избавляться от бытового отброса простейшим способом — кидая и выливая через забор.