— Далеко не уходи, — говорит дона Лауринда. — Вот здесь будь, чтобы я тебя из окна видела. Если Жоау заплачет, в коляску сама не лезь, зови меня.

— Хорошо, мамочка, — кротко отвечает Гидиня, выкатывая коляску во внутренний дворик. — А можно мне маленькую шоколадку?

— Нет. — Дона Лауринда больно, до крови прикусывает язык. Ох черт! Ведь она же хотела сегодня быть помягче с Гидиней! Девочка и без того встала утром такая тихая и печальная, что дона Лауринда чуть не расплакалась от жалости и стыда…

Дона Маргарида слышит какой-то шум во дворе, но вставать с низенького дивана не торопится. Пошумят и уйдут. В крайнем случае отломают и съедят кусок перил, дона Маргарида как раз вчера насвежо покрыла их горьким шоколадом.

Шум повторяется.

— Госпожа ведьма! — кричит кто-то. — Госпожа ведьма, откройте мне, пожалуйста!

Дона Маргарида с трудом поднимается на ноги. «До чего все-таки они мерзкие — сегодняшние дети, — думает она, выходя в прихожую. — В мое время никому бы ни за что не пришло в голову назвать незнакомую пожилую женщину ведьмой!»

Дона Маргарида осторожно, чтобы не повредить глазурь, отпирает пахнущую корицей дверь.

За дверью стоит небольшая девочка — беленькая и голубоглазая, непривычно беленькая для этих мест.

— Добрый день, госпожа ведьма! — говорит она очень вежливо, почти чопорно. — Меня зовут Маргарида Лопеш. Я вам привезла подарок, только не могу закатить его по ступенькам.

Дона Маргарида выглядывает во двор и видит большую синюю коляску.

— Что это? — спрашивает дона Маргарида, и ее голос звучит как хриплое карканье.

— Это мой брат Жоау, — отвечает девочка. — Если хотите, можете его съесть.

…очень долго не ехали. Не знаю почему, может, решили, что розыгрыш, кто их знает. Ну что — девочка? Нормальная абсолютно девочка, шести лет ребенку нет, привыкла быть маминой принцессой, а тут вдруг брат какой-то, естественно, она ревнует. Я тоже в ее возрасте…

— Мааааааам, — ноет Гидиня на одной ноте. — Ну мааам! Ну прости меня, ну мааааааам!

— Да ну тебя! — Заплаканная дона Лауринда отрывает кусок туалетной бумаги от огромного рулона и сморкается. — Как тебе вообще такое в голову пришло?! Как?! Ведь это же твой брат!!! Родной брат!!! А если бы дона Маргарида была в самом деле… — Дона Лауринда не выдерживает и снова начинает плакать.

Гидиня тяжело вздыхает. Весь ее вид выражает глубочайшее раскаяние.

— Я больше не буду, — бубнит она, дергая дону Лауринду за руку. — Честное слово. Можно мне маленькую шоколадку?

— Почему она не ест? — удрученно спрашивает Моника. — Ну почему же она не ест?!

Моника расстелила на скамейке бумажную салфетку, поставила на нее крошечную фарфоровую свинку — почти совсем круглую, бело-розовую, улыбающуюся — и уже десять минут подносит к нарисованному пятачку то кусочек пиццы с грибами, то помидорку шерри.

Еще одну помидорку она сунула себе в рот, но пока не раскусила, перекатывает ее за щекой, как леденец.

— Несколько дней уже, — потерянно говорит Моника и кладет пиццу на салфетку. — Как ты думаешь, что с ней? Может, она не любит пиццу? Может, надо было купить гамбургер?

Успокойся, Моника, молчу я. Успокойся, пожалуйста. Она и не должна есть. Ты посмотри на нее — она же неживая. Она просто фарфоровая безделушка. Безделушки не едят пиццы. И гамбургеров не едят. Чего ты, в самом деле?

— Сама ты — безделушка! — Моника воинственно вздергивает подбородок. — Раньше-то она ела! На той неделе еще ела! Салат ела, и бутерброд, и еще шоколадный мусс! Два мусса — вначале свой, а потом мой!

Я думаю, тебе показалось, молчу я. Вряд ли она съела бутерброд, салат и два мусса. Скорее всего, ты их сама съела и не заметила. В задумчивости. Знаешь же, как это бывает.

— Не знаю, — сердито говорит Моника. — У меня такого не бывает. Это, может, ты ешь и не замечаешь, а я… — Моника берет с салфетки пиццу и снова начинает тыкать ею в нос свинке. — Ну поешь, миленькая, — просит она, — пожалуйста, поешь! Тебе обязательно надо поесть! Хоть капельку!

Моника, молчу я. Моника, не сходи с ума. Прекрати кормить фарфоровую свинью. Прекрати, Моника, Моника, прекрати, Моника…

— Не ест… — Моника прерывисто вздыхает и встает со скамейки. — Не хочет. А знаешь как ела, когда я ее только нашла? Оооооо… ты б видела! Больше меня! — Моника кладет пиццу на салфетку. Потом достает изо рта помидорку шерри, обтирает ее о свитер и кладет рядом с пиццей. — Пойду я, ладно? Устала очень, а еще дела всякие…