Севостьяну корячился конкретный вагон неприятностей. Он потухший сидел за столом у дознавателя и думал, как ему быть дальше. Его мысли были холодные как лёд, от которых вокруг сразу стали наметаться сугробы...Он мог бы и не оказаться сейчас в милиции и занимался своими делами, если бы... говорят, что если бы их не было, этих – если бы, то жить было бы не так интересно. В общем, далее всё по порядку.
Андрей Днепровский-БезбашенныйВпечатлительный
(сон в руку, кровь в жилу…)
Севостьяну корячился конкретный вагон неприятностей. Он потухший сидел за столом у дознавателя и думал, как ему быть дальше. Его мысли были холодные как лёд, от которых вокруг сразу стали наметаться сугробы…
Он мог бы и не оказаться сейчас в милиции и занимался своими делами, если бы… говорят, что если бы их не было, этих – если бы, то жить было бы не так интересно. В общем, далее всё по порядку.
По пути домой у поста ГИБ2Д он чуть, чуть не правильно перестроился и постовой его как бы слегка притормозил. Севостьян стал доказывать инспектору, что тот не совсем прав, инспектору это не очень понравилось и он…, глянул на фоторобот серийного маньяка-убийцы, который был приклеен на стекле его машины. Инспектор сравнил его с Севостьяном… Впрочем, если бы Севостьян так рьяно бы не отстаивал свои позиции, то инспектор мог бы и не посмотреть милицейскую ориентировку, но он её посмотрел… С ориентировочного листа смотрела небритая физиономия неопределённого очертания, по которой до выяснения обстоятельств задержать можно было кого угодно. А Севостьян был и вправду небритый, как-то недосуг ему было побриться на даче.
Может быть, не надо было бы Севостьяну так рьяно доказывать свою правоту, разойтись бы ему с инспектором по хорошему, но он твёрдо считал себя правым…
Так он оказался в убойном отделе в качестве подозреваемого по очень тяжелым статьям. И не просто тяжелым, а таким тяжеленным и неприподъёмным, что ему срочно пришлось шевелить мозгами в нужном направлении. Потянула судьба индейка на себя одеяло, намереваясь Севостьяна слегка загарпунить…
Душа жалкого дрожала и трепетала перед его величеством – неизвестностью. А ведь ещё вечером, он, преподаватель канаво-копательного института расслаблялся с друзьями под водочку-с до тех пор, пока не рухнул на диван как спиленное дерево под мерцающие блики экрана телевизора, который отрабатывал их до самого утра так никем и не выключенный. Вчера была пятница, а с понедельника Севостьян должен был заступать на новую должность с солидным повышением, от чего он вдруг почувствовал себя крутым. Вознесясь на крыльях он ощутил себя круче варёных яиц и выше Эвереста. Как говорится, стал великим и могучим, выше неба, выше тучи, совсем позабыв о степени простого человеческого счастья, что возможно и послужило спором с инспектором…
А так, в душе он был человеком глубоко порядочным, хотя и придерживался мутно-монархических взглядов.
А тут ещё этот сон…, с четверга на пятницу, где ему приснилось, что его по недоразумению забрали в милицию. А до этого он не верил, что сны с четверга на пятницу иногда имеют такую возможность – как сбываться… Сейчас он сидел и потел, и так пропотел, что его рубашку, казалось бы, никакая стиральная машинка уже не отстирает.
А теперь… А что теперь? Теперь уже было поздно. Теперь он с тоской смотрел из окна милицейского кабинета, где в лужах после дождя растекались звёзды, а яркая луна в ночном небе так сильно давила ему на грудь, что ни вздохнуть, ни охнуть ему было невмоготу…
Дознаватель немного поковырявшись пальцем в носу сурово нахмурил брови и, стукнув кулаком по столу сердито изрёк: – А ну, быстро говори правду такой ты разэтакий!?
– А что такое, правда…? – подумал про себя Севостьян. – Правда, это такая штука, которую иногда просто опасно говорить… – молча ответил он самому себе.
Что бы совесть его не мучила, он привязал её в лесу крепкой верёвкой к дереву и забыл о ней как о смерти, что бы она его больше никогда не доставала…
– Алябдябдя… – вдруг обратился к нему дознаватель абракадаброй.
– Что, что…? – переспросил его Севостьян.
– Да так… ничего… это я просто к слову сказал.
– От вас несёт запутанными грехами… Сознайтесь и вам сразу же станет легче – посмотрел дознаватель ему в глаза, насквозь проткнув своим взглядом.
– О Господи, что же это со мной жизнь сделала… – из последних сил взмолился про себя Севостьян.
Тут тишину кабинета громом взорвал резкий телефонный звонок.
– Слушаю вас! – встал дознаватель из-за стола во вторую хореографическую позицию носками врозь.
Звонил его начальник.
– Как там твой подозреваемый? Колется… или не колется? – спрашивал суровый голос на том конце провода.
– Так… в общем, никак… Как всегда разбираю людской хлам… – замялся в ответ следователь.
– Похож он на маньяка… или же не похож…? – с ударением на вторую гласную переспросил начальник.
– Ну… так…. С уликами-то сами понимаете, у нас только один размытый фоторобот…
– А где его взяли?
– Да, с поста ГАИ поступил от того бдительного сержанта, что нам всё время подозрительных присылает. Бдительный он у нас очень, всё ему злостные преступники мерещатся…
– Ну, чем черт не шутит, попробуй, покрути его аккуратненько, может быть, чистосердягу напишет, да смотри у меня там, не переусердствуй как прошлый раз, со своими приёмами… – лениво зевнул начальник на том конце провода и положил трубу.
– Есть! – послушно ответил следователь, когда из трубки уже послышались длинные гудки.
Дознаватель тоже положил трубку, затем сел и стал думать, как бы ему аккуратненько так поступить… Ну, без мордобоя и всего такого прочего… А то вдруг это не он, тогда ещё дров наломаешь, с уликами-то – беда. Своих печатей на месте преступления то он не оставил… – нервно закурил дознаватель.