— Да, — согласился Павлыш. — Мной руководят чувства, но… Я говорил с вашими подопытными кроликами, со Старшим…

— Старший — умница, великолепная мутация, гордость моего предшественника…

— Вот видите. А мне он неприятен…

— Опять эмоции. Он — помощник богов. Когда-нибудь благодарные потомки поставят ему памятник в этой долине.

— Но я говорил и с Жало и с Речкой. Думали ли вы, что заставило их с риском для жизни убежать из долины? Инстинкт?

— Не совсем так. Жало попал под влияние Немого Урагана. Немой Ураган был чужим в этой долине. Он пришел в нее случайно, через неизвестный нам проход в скалах. Мы позволили ему остаться здесь, потому что думали, что влияние его будет ничтожным. Даже интересно было подключить свежую генетическую струю в нашу группу. Мы ошиблись. Его пришлось со временем ликвидировать.

— Почему?

— Не прижился в долине. Он привык к большим просторам. Он — охотник. Кроме того, он был организован куда ниже, чем наши подопечные. Даже речевой аппарат у него был недостаточно развит. Мы бы с удовольствием отпустили его на волю. Я уже намеревался стереть у него память о долине и приказать воинам унести его к реке. Но он убежал раньше, чем я успел привести свой план в исполнение. Вернули его в безнадежном состоянии. Он все равно бы умер. Излишняя наша мягкость привела к неприятностям.

— Вы очень легко это говорите.

— Мне лично искренне жаль эти существа. Как жалко любое живое существо, разумно оно или нет. Но в долине, должен признаться, мы — не единственные хозяева. Старший также обладает определенной властью. И власть эта зиждется на обычаях, выработанных не только нами. Коллективный разум племени также фактор, с которым мы считаемся. За семьдесят лет здесь родилась и оформилась мифология племени, традиции и порядки. Так вот, племя приносит в жертву богам больных и раненых. Они мешают племени — живому социальному организму, и организм от них избавляется. Когда мы столкнулись с туземцами, они просто-напросто пожирали друг друга. Теперь они убивают в храме и оставляют нам для исследований. Без нас они продолжали бы пожирать своих ближних. Ураган был принесен в жертву. Но он успел внести смуту в жизнь нашего племени. Он внушил родной дочери Речке и приемному сыну Жало мечту о широких просторах…

— Вы противоречите себе. Мечта — понятие, свойственное лишь разумным существам.

— Я неправильно выразился. Не мечту, возбудил в них желание вырваться из долины, к реке, на широкие просторы, где много пищи. То есть действовал верным путем через желудок. Приятнее питаться мясом, чем зерном. Мы же научили туземцев сельскому хозяйству и сократили, частично сознательно, частично по необходимости, мясной рацион. Жало — молодой энергичный представитель племени. Присмотритесь к нему внимательнее — волосяной покров на нем реже, чем у других, он выше других туземцев ростом и держится прямее. Я возлагал на него большие надежды. Хотелось поглядеть, какое потомство получится от него и дочери Старшего. Крайне любопытно. Может быть, именно здесь мы совершим скачок вперед, сэкономим несколько десятилетий. И я не теряю надежды, что Жало найдется.

— А Речка?

— У Речки плохая наследственность. Она слишком эмоциональная. Мне вообще бы не хотелось, чтобы у нее были дети.

Павлыш почувствовал, что его перестает интересовать разговор. Даже не мог понять, почему. Как будто он уже слышал все это. Он знал наперед, что скажет увлекшийся юноша дальше, и знал, что на каждое возражение Павлыша у него будет убедительный довод. Знал даже, что ему никогда не поколебать глубокой уверенности экспериментатора в правильности и нужности всего, что он делал в этой долине.

С момента рождения вся жизнь ребенка была рассчитана наперед с помощью бесстрастных автоматов; когда женится, сколько будет детей, чем будет заниматься. И если кто-нибудь восставал против судьбы, то его наказывали жестоко и неумолимо великие «духи» и их слуги на планете — воины Старшего.

И если до сих пор Павлыш сочувствовал Речке и Жалу только потому, что спас их от смерти, тем самым выделив из безликой толпы жителей долины, то теперь он увидел в беглецах героев греческой трагедии, восставших против судьбы. Шансов победить у них не было. И все-таки, как и положено героям, они не отступили.

— Вы можете меня спросить, — донесся до Павлыша ровный голос юноши, — не руководило ли Речкой чувство, называемое у людей любовью? Может быть. Мы можем назвать любовью и отношения у животных — самка следует за самцом. Во всяком случае, я уверен, что именно генетическая неустойчивость Речки, первобытная дикость, доставшаяся ей от отца, лишь недавно преодоленная остальными жителями долины, разбудила в Жале атавистические чувства — чувства хищника, стремящегося вонзить клыки в теплый бок долгонога…

— Смотрите, кто-то пришел, — перебил его Павлыш.

Роботы, как по команде, повернулись к входу. Оттуда донесся стук.

— Старший, — сказал с облегчением юноша. — Это стучит он. Условный стук. Он не имеет права войти сюда, хотя, подозреваю, заглядывал.

Юноша быстро пошел к двери.

Павлыш остался стоять. Роботы глядели на него сердито, а может, Павлышу это показалось. Неужели поймали Жало? Нет, они не убьют его. Он — слишком ценный генетический материал. Он нужен. Но никогда больше он не увидит широкой равнины. И никогда Речка не будет бежать рядом с ним, потому что Жало должен способствовать успеху большого опыта.