Получилось. Все взгляды устремлены на меня, мы снова вместе.

— Как это не знаешь?

Пер искренне удивился. Я закусила губу. Надо осторожнее. Не сболтнуть лишнего.

— Мама зовет меня Мэри, а папа — Мари. Они никак не договорятся насчет моего имени…

Анна, кажется, огорчилась.

— А в школе? Как там тебя зовут?

Я пожала плечами.

— Одни учителя называют меня Мэри. Другие — Мари.

Голос Торстена прозвучал глуховато:

— А самой-то тебе кем больше хочется быть? Мэри или Мари?

Об этом я никогда не задумывалась.

— При чем тут мое желание? — Я посмотрела на него. — Ведь человеческое имя — объективный факт, правда?

Торстен ковырнул гравий носком ботинка и уже хотел ответить, как вклинился Сверкер:

— Тогда мы будем звать тебя МэриМари… — и засмеялся, в восторге от собственной идеи, — а что? Почему бы нам не окрестить ее МэриМари?

Сиссела посмотрела на меня с улыбкой.

— Да, черт возьми. МэриМари — здорово!

— Замечательно, — сказала Анна.

— Чудесно, — сказал Пер.

— Охренеть, — сказал Магнус.

Но Торстен не сказал ничего.

Пер, когда пришла его очередь, говорил так, будто оглашал судебный приговор. Его секрет — что он два года назад взял у отца дорогое издание Библии и уничтожил его. Умышленно. В отместку за несправедливость, подробности опустим. А теперь осознал, что это ребячество, и раскаялся, и хотел бы, чтобы мы об этом знали.

Аннин секрет состоял в том, что она верит в Бога, но не смеет признаться родителям.

— А то отец меня прибьет. Он атеист, — вздохнула она. Все лишь улыбнулись, одна Сиссела громко рассмеялась.

— А ты что? — спросила она. — Не дашь ему сдачи?

Анна мгновение смотрела на нее, потом потупила взгляд. Нет. На такое она не способна.

Торстен, когда наступил его черед, поднял ворот куртки.

— Мой секрет — что я не помню родителей. А следовало бы — мне было восемь лет, когда они умерли. Но я ничего не помню. Ни лиц. Ни голосов. Ничего из того, что происходило, когда я был маленький.

— Так у тебя родители умерли? — ахнула Анна.

Торстен чуть сморщился, но не ответил. На миг снова стало тихо, потом Магнус повернулся к Сверкеру. Тот остался последний. Ну? Сверкер поспешно улыбнулся, предваряя тон, который я в дальнейшем очень хорошо научусь узнавать. Мягкий, но мужественный. Негромкий и теплый. В высшей степени доверительный.

— Мой секрет — что я расстанусь со своей девушкой, когда вернусь. Я полюбил другую…

Анна и Магнус улыбнулись. Торстен чуть придвинулся ко мне.

— Ух ты! — воскликнула Сиссела. — Да тут у нас настоящий соблазнитель завелся. Соблазнитель из Буроса!

В ответ на насмешку Сверкер улыбнулся еще шире.

— Именно, цыпочка. Из Буроса. Значит — первый сорт!

К ночи похолодало. Через некоторое время мы поднялись и поплелись на другую сторону улицы и, столпившись на тротуаре, попрощались с Сисселой — ей надо было ехать домой на метро. Зябко подняв плечи, она чуть постояла, переминаясь, словно чего-то ждала или хотела сказать, потом рванула молнию на куртке под самое горло и повернулась к нам спиной.

— До завтра, — крикнул кто-то ей вслед. Может быть, я. Она не ответила и не обернулась, только помахала рукой и скрылась из виду.

А мы пошли в гостиницу.

— Что такое? — спрашивает Анна. — Тебе нехорошо?

Это я принялась тереть лоб. Давняя привычка, способ в буквальном смысле стирать неприятные мысли.

— Может, тебе снова прилечь?

Анна встревоженно наклоняется ко мне. Молча киваю и закрываю глаза. Под закрытыми веками вижу, что Мари проснулась. Поезд подходит к Эребру, она встала в своем купе и пытается снять кожаную сумку с багажной полки. Мари улыбается. Я открываю глаза и взглядываю на Анну. Еще раз киваю. Что означает: я устала. Химия, которой меня накачали в больнице, по-прежнему течет в моих жилах.

Анна провожает меня обратно в мою спальню, отставая на полшага и придерживая за спину — словно боясь, что я рухну навзничь. Нет, я не падаю, я иду мелкими шажками по коридору, но, когда добираюсь до комнаты, сил хватает только чтобы указать на мою сумку.

— Ночная рубашка? — переспрашивает Анна.

Кивнув, опускаюсь на край кровати.

Куда пошли все остальные? Не помню. Помню только, как мы трое стоим в лифте — Торстен слева от меня, Сверкер справа. Торстен отвернулся, но я несколько раз поймала его взгляд в зеркале, пока мы доехали до третьего этажа. Помедлив мгновение, он открыл дверь, и в этот самый миг Сверкер поднял руку и положил мне на плечо. И я позволила его руке туда лечь. Не стряхнула ее с себя, не шагнула в сторону. Торстен, презрительно скривив губы, пнул дверь лифта.