Шрифт:
В девять часов утра началось. С третинских высот по Мюльбергу ударили прусские пушки, и зарычали в ответ шуваловские единороги — глухо и ворчливо, словно медведь, вырванный из зимней спячки. Орудия гремели с обеих сторон, Мельничную гору заволокло пороховым дымом — князь Голицын, командовавший стоявшим на горе Обсервационным корпусом, отвечал тремя выстрелами на каждый выстрел пруссаков, — но немцы не начинали атаку: они чего-то ждали.
— Ожидают прибытия его величества, — сказал Салтыков, мерявший шагами вершину холма, — но они что-то запаздывать изволят.
После полудня, наконец, на Малом Шпице появились пушки, за ними маячила конница, за ней показались колонны пехоты.
— Вот вы где, голубчики, — проговорил русский главнокомандующий, не отрываясь от подзорной трубы, — а мы вас уже заждались…
А пруссаки, словно наверстывая потерянное время, пошли в атаку — без промедления. Они шли, презирая сильный огонь войск князя Голицына, шли уступами, неправдоподобно четкими и правильными: военная машина прусского короля демонстрировала свою мощь. Гренадеры Фридриха — высокие, плотные, как на подбор, — шли стеной. Если кто-нибудь из них падал, выбитый пулей, ряд тут же смыкался, затягивая брешь, и мерное наступление продолжалось. Время от времени прусские шеренги вспыхивали огнем — гренадеры стреляли залпами, по команде.
Пруссаки вошли в мертвую зону у подножья горы, и огонь оборонявшихся разом стих. А стройные прямоугольники прусских батальонов надвигались на Мюльберг не только с фронта, но и с флангов, со стороны Третина и Малого Шпица — генерал Финк тоже пошел в атаку.
— Как они стоят? — заволновались в свите командующего, имея в виду солдат князя Голицына. — Их же сейчас зажмут в клещи!
На Мельничной горе заметили опасность, угрожавшую Обсервационному корпусу, — видно было, как там засуетились, перестраивая ряды. Но в русской армии и в мирное время перестроение проходило не слишком гладко, а тут, перед лицом надвигавшегося с трех сторон врага, мушкатеры не столько перестроились поперек горы, сколько сбились в кучу. А тем временем на артиллеристов-шуваловцев обрушился тяжкий удар наступавших прусских батальонов, и пушкари не выдержали — побежали. Четыре пехотных полка Обсервационного корпуса, наполовину укомплектованные наспех обученными и необстрелянными рекрутами, положения не спасли. Они продержались недолго и вскоре побежали вслед за шуваловцами по склонам Мюльберга вниз, к болоту и к берегам Одера.
Король Фридрих имел все основания быть довольным. Миттельшпиль разыгран успешно — все левое крыло русских войск разгромлено. Оставалось только закрепить успех и довершить дело.
И вскоре вновь загрохотали барабаны: прусские батальоны снова пошли в атаку.
Прусские каре атаковали Большой Шпиц — центр армии Салтыкова. Граф послал туда подкрепления — Азовский и Низовский полки, стоявшие на склоне Юденберга, побежали к Большому Шпицу, тарахтя на бегу амуницией.
Пруссаки шли все так же — безукоризненно ровно, быстро и неумолимо: военная машина короля Фридриха работа без сбоев — пока.
«Машина, тупая, бездушная машина, помилуй бог! — думал сухощавый подполковник, состоявший при штабе Салтыкова, наблюдая за механической поступью прусских шеренг. — Солдат идет, как заведенный, не ведая, куда и зачем он идет. В голове у него одна забота — как бы линию соблюсти. А как только этот строй рассыплется на кочках да в кустиках, тут-то им и конец. Эх, дали бы мне хотя бы полк, я бы всю эту прусскую позитуру — в кашу! Нет, нужно всю нашу армию переделать, и тогда…».
Пруссаки шли вперед, привыкшие к тому, что неприятель не выдерживал одного вида их слитного строя, не обращавшего внимания на выпадавших из него убитых и раненых и надвигавшегося с неудержимостью морской волны, и бежал при звуках их воинственного гимна: «Ich bin ja, Herr, in deiner Macht!» [8] Но этот противник — русские — оказался иным.
Сломав строй, гренадеры Фридриха начали карабкаться вверх по крутым склонам Большого Шпица. И тут среди визга ядер и треска ружейной пальбы прокатилось русское «ура!» — азовцы и низовцы бросились в штыки. И хваленая прусская пехота дрогнула и побежала, забыв и про строй, и про жалованье.
8
Господи, я в твоей власти! (нем.).
Атака в центре была отбита, но на правом крыле исход боя был еще далеко не ясен — кирасиры прусского короля охватывали фланг Новгородского полка. Новгородцы били по ним из ружей; несколько всадников, сверкая на солнце медью кирас, грузно рухнули наземь вместе со своими лошадьми, однако конная лавина домчалась. Вороные кони встали на дыбы на гребне Большого Шпица, и засверкали палаши — кирасиры рубили русских пехотинцев. Новгородцы попятились, и воспрянувшая духом прусская пехота, не сумевшая забраться на гору в лоб, тут же кинулась из Кунгрунда в брешь, образовавшуюся в русских рядах.
«Что это? — подумал сухощавый подполковник. — Неужели поражение?».
Но тут снова разнеслось дружное «ура» — по неширокой площадке Большого Шпица во весь опор мчалась союзная конница, и яркие ментики австрийских гусар перемешались с васильковыми кафтанами русских драгун.
— Свершилось невозможное, — генерал Фермор весело улыбнулся, — граф Румянцов и генерал Лаудон всего с тремя слабыми полками опрокинули кирасир короля!
— Истинно так, — подтвердил генерал-поручик Вильбуа, — смотрите, пруссаки бегут!