— Поехали, Оленька. Дима со всем разберется. Успокойся, дорогая.

— Дмитрий Иванович, только не бросайте меня. Побудьте сегодня с нами.

Ольга заплакала.

Мы одели Ольгу, затолкали в такси и я поехал к ним домой. Она все держалась за мою руку и дрожала. Дома Ира уложила ее спать и мы еще долго сидели перед ее кроватью, дожидаясь, когда она забудется беспокойным сном.

В коридоре Ира прижалась к моей груди.

— Что же будет, Димочка?

Я гладил ее по блестящим волосам и молчал. Я еще не знал ответа.

На следующий день я позвонил Валентине Сергеевне в отдел кадров и попросил встретиться, как можно быстрее.

— Так что у тебя опять стряслось, Дима?

— Не знаю, как и начать, Валентина Сергеевна. Дело касается вашего мужа.

— Моего мужа?

— Да. Помните, я рассказал вам про Ольгу, вы еще ее приняли на работу?

— Помню, как не помнить.

— Так вот, Ольга опознала насильника. Это был ваш муж.

Глаза у Валентины Сергеевны, кажется, вылезли на лоб. Краска залила кожу лица.

— Она не могла ошибиться, Дима? — захрипела она неестественным голосом.

— Нет, она назвала одну примету насильника. В ямочке на подбородке у него синее пятнышко.

В кабинете стало тихо, только машины с улицы продавливали через стекло окна свои нудные звуки.

— Дима, я хочу остаться одна.

Я ушел и стал ждать событий.

Вечером, ко мне домой позвонил незнакомый голос и попросил утром зайти на Литейный в большой дом.

Теперь я сижу в гостях у Морозова Алексей Кирилловича и пью чай.

— У вас плохо заваривают чай. Я вам тогда не говорил, но у нас заваривают лучше. Вот попробуйте, чувствуете аромат. Это лейтенант Ерохин готовит, славный парень. Так в чем вы там обвиняете своего шефа?

Морозов со вкусом сделал маленький глоток из чашки.

— Я познакомился с семьей, где после продолжительной болезни, девушка, которую изнасиловали два негодяя, пришла в себя. Одного из негодяев она опознала. Это был мой начальник.

— А кто второй, вы тоже знаете?

— Да.

— Вы уверены в том, что вам сказала пострадавшая?

— Да.

— Но ведь это уважаемый в научном мире человек, доктор наук и предъявляя ему обвинение, вы ставите сами себя в неловкое положение.

— Почему же?

— Да вам просто никто не поверит.

— Вы хотите подчеркнуть, что общественное мнение выше правосудия.

— Ни в коем случае, но я приведу вам один аналогичный пример. В одном институте работает крупный специалист, молодой человек, талантливый, умница. И вот отправился он однажды в командировку за границу. Там его обработали и купили как дешевку. Формально он предатель родины, но как специалиста, равного которому нет в мире, мы оставили его в покое. Сейчас он работает под нашим наблюдением и ничего. Государство понимает, что ошибки совершают и даже крупные, многие видные люди, но из-за этого могущество государства не должно страдать.

— Алексей Кириллович, вы напустили сейчас много тумана. Не могли бы вы не говорить аллегориями, а быть более конкретным.

— Раз вы так хотите, хорошо.

Морозов вытащил кассету из стола и защелкнул ее в магнитофон. Это был мой разговор с Нейманом о сделке за продажу партии алмазов, то есть за мое молчание. Магнитофон щелкнул.

— Ну так как, Дмитрий Иванович?

— Теперь мне все стало понятно. Но этот разговор приоткрыл мне кое-что и с другой стороны.

Морозов пристально посмотрел на меня и забарабанил пальцами.

— Вы понимаете в каком вы учреждении?

— Это угроза?

— Нет, предупреждение. Я думал вы поймете и перестанете кричать на всех углах, что ваш начальник преступник. Придется вас предупредить, что если вы хоть плохое слово скажите о своем начальнике, мы откроем против вас дело об измене государству. Надеюсь, я теперь ясно изложил свою мысль.

— Куда яснее.

— Тогда до свидания.

Но последствия все же были. Во-первых, Валентина Сергеевна ушла от мужа, а ее выдавили с работы. Во-вторых, за мной установили явную слежку, а в-третьих, со своим начальником мы не разговариваем и не перезваниваемся, а только шлем друг другу натянутые записки.

Я в общих чертах, смягчая все в юмористических красках, рассказал Ире разговор с Морозовым. Она, все равно, испугалась.

— Дима, они же убьют тебя. Несмотря на разговоры о нужности государству, они прихлопнут тебя, как таракана. Не могу понять только, почему они тебя отпустили и дали жить.

— Значит у них есть повод не делать этого.

— Это должны быть серьезные предпосылки. Все ли ты мне рассказал, Дима?

— Не все. Есть вещи, которые говорить никому нельзя.

— Так тебя завербовали или отпустили за молчание?