Шрифт:
Я верю, что в мире есть какая-то огромная сила. Сила, неизвестная еще и неподвластная науке. Сила, благодаря которой я иногда кажусь самому себе маленьким и никчемным. Но эта сила, в существование которой я верю, никак не связана с религией. Никак не связана.
Глава 4. ФИРА
Главный редактор радостно встает мне навстречу:
– А я тебя ждал.
– Почему?
В выходные читал архив отца, нашел его письма к маме из лагеря для военнопленных. Его во время войны сослали под Красноярск как немецкого шпиона, потому что он бежал из Польши. Папа описывает какой-то страшный сорокаградусный мороз. Как это? Ты помнишь? Ты же из Сибири.
– Помню... Это действительно очень страшно, если нет теплого помещения и теплой одежды, чтобы туда дойти.
– Ты была в такой ситуации?
– Один раз полчаса.
– Расскажи.
– Это все равно не то. У меня был теплый дом впереди. Просто автобус не пришел. Я шла пешком. Точнее, бежала... пыталась бежать. Было тяжело дышать. Но это невозможно сравнить с ситуацией, когда некуда идти и не в чем.
– Я не думал об этом...
– Но твой отец спасся.
– Да, а когда русские разрешили гражданам Польши вернуться, забрал маму – она жила в Ташкенте, она провела там годы войны. Мама тоже из Польши. Забрал маму, и они приехали в Израиль.
– В Польше никого не осталось из родных.
– Откуда ты знаешь?
– Мой папа дружил с польским евреем, который остался после войны в Сибири, потому что не к кому было возвращаться. А вообще, снег и вьюга – это прекрасно! Звезды и снежинки сливаются в едином сиянии и падают в ладони.
– Звезды? А холод? Собачий холод! Я был однажды в Норвегии в январе. Чуть не околел.
– В Норвегии... Там не была. Вот получу ставку, разбогатею, куплю билет и отправлюсь в Норвегию.
Ури понимает мой намек, хотя израильтяне любят говорить напрямую, без обиняков. Он знает: я мечтаю, чтобы меня взяли в штат редакции этой знаменитой ивритской газеты.
– Между прочим, твои шансы увеличились. Когда ты получаешь диплом второй научной степени?
– Через две недели. А какие у меня шансы?
– Барлев летом выходит на пенсию. Его ставка освобождается.
– Есть еще претенденты, кроме меня?
– Претенденты есть всегда... Принеси-ка нам пару сенсаций от твоих русских.
– Они не русские, а евреи.
– Оставь, все так говорят: русские, мароканцы, грузины, эфиопы, румыны, поляки. Понятно, что евреи. Какого-нибудь мафиози – русского еврея раскрути. Или еще что-нибудь в этом роде. Постарайся, подложи супербомбу в пятничный номер.
– Постараюсь, и что?
– У меня будут все основания отстаивать твою кандидатуру перед владельцами акций.
– О'кей.
– А пока есть две темы. Новые репатрианты из России разрабатывают первый израильский спутник.
– А вторая?
– Заказная. О жизни новых репатриантов – подростков в интернатах.
– Это те ребята, которых привозит в Израиль еврейское агентство по специальной программе?
– Да. Телефоны ученых возьмешь у Тами в секретариате, а с интернатами сама разберешься.
– Угу.
– А что красивая такая сегодня? Друг наконец появился?
– Появился и растаял.
– Как это?
– Восходит солнце, и все, что на горизонте, тает в его горячих лучах...
– Хорошее начало для статьи об интернатах. «Солнце всходит, и все, что на горизонте, тает в его горячих лучах, так растаяла прежняя жизнь российских подростков в новых лучах жаркого израильского солнца...»
– Красиво.
– – Романтично. Вы, русские, любите романтику.
– А вы, израильтяне, любите давать всему четкие определения.
– Что в этом плохого?
– Ури, мы же не в супермаркете живем, где все подписано: колбаса, сыр, хлеб, помидоры.
– И говорите запутанно, так же, как живете.
– Не запутанно. Сложно.
– А зачем сложно? Жизнь простая: сделаешь сенсацию – получишь ставку.
– Может, сенсация в интернате обнаружится?
– Какая уж там сенсация в интернате! Разве что кто-то кого-то изнасиловал, но и это всем надоело.
Меня одолевает смех.
– Ты чего?
– Вспомнила. Вчера депутат один по русскому радио говорит: «К сожалению, количество изнасилований в Израиле по-прежнему больше, чем нам хотелось бы».
Ури хохочет вместе со мной.
– Вот за что тебя люблю: всегда весело с тобой.
Его телефон уже давно надрывается.
– Ладно, иди, мне работать надо.
Ури снимает трубку, продолжает хохотать, рассказывая кому-то мою шутку.
Еще одна журналистская бомба – и меня возьмут в штат. Наконец-то сбудется моя мечта. Где же ее отрыть, бомбу эту? Узнаю телефоны трех интернатов. Выбирав тот, что на севере, недалеко от Хайфы. И лабораторий, где спутник разрабатывают, в Хайфе. Может, в один день все успею.