Я выстрелил два раза, потом еще раз. Зверь перевернулся в воздухе и свалился в траву, рыча и извиваясь. Его сильные когти судорожно заскребли по стволу дерева. Мне пришлось еще дважды выстрелить в голову ягуара, прежде чем его огромное тело застыло, вытянулось и в глазах погас огонь… Мое ружье системы Маузер всего лишь 22 калибра, но к нему есть особые патроны Хорнета. И все-таки мне пришлось израсходовать все содержимое магазинной коробки, чтобы прикончить кошку. Живучесть некоторых диких зверей просто невероятна.

Этот ягуар, огромный, рыжевато-коричневый зверь с великолепной пятнистой расцветкой, оказался не таким старым, как я думал, но у него были плохие зубы, а левая передняя лапа сильно искалечена. Братья вспомнили, как несколько недель на зад негры-золотоискатели рассказывали, что они подстрелили у реки большого «тигра», когда этот зверь прыгнул на одного из них. Он основательно распорол ему руку и скрылся в лесу, однако негры заметили на земле следы его крови. Вполне возможно, что я застрелил именно этого ягуара.

Зверь оказался исключительно крупным — от носа до кончика хвоста у него было почти девять футов. Такие размеры необычны для пятнистого ягуара. Шум в ветвях заметно утих, как будто смерть этого грозного хищника вызвала умиротворение среди всех других обитателей джунглей, и теперь среди тревожного щебетания и посвистывания я мог разобрать какой-то отчаянный писк. В нем звучала обида, но в то же время и вызов. Я не сразу Понял, что это за писк, но, поискав глазами, увидел крохотную волосатую обезьянку, которая все еще цеплялась за окровавленную шерсть своей растерзанной матери.

Этому маленькому разбойнику, вероятно, было всего лишь несколько недель от роду, но он уже обнажил свои желтые боевые клыки длиной почти в полдюйма, а когда я наклонился, чтоб его подобрать, маленькие и блестящие, как бусинки, глаза вспыхнули злобным огнем. Его желтые клыки оказались к тому же и острыми: они до кости прокусили мой палец, прежде чем мне удалось ухватить зверька как следует… Братья наскоро соорудили носилки для Ягуара, а я стал снимать с него шкуру. Одна пуля попала зверю в череп и прошла сквозь нижнюю челюсть, раздробив часть кости и выбив несколько зубов. Поэтому вся нижняя часть головы как трофей была безнадежно испорчена.

Я дал маленькой обезьянке имя Волосатик и, когда уезжал с прииска, оставил братьям своего крошечного приятеля на хранение вместе с коллекцией насекомых и другими вещами. На следующее утро вернулся третий брат и привез помпу. Мы возобновили работы. Пришлось целый день собирать и налаживать этот дряхлый механизм. Эвелин — весьма странное для мужчины имя, но именно так его звали — сказал, что насос ему согласились дать лишь при одном условии: за его работой будет наблюдать «механик», которого хозяин пришлет к нам, как только тот возвратится с другого задания. А пока мы откачали из шурфа воду и начали лопатами выбирать из него песок. К вечеру следующего дня мы набросали уже целую гору, а ночью, когда я лежал в своем гамаке, мне пришлось испытать сильнейшее в своей жизни потрясение. Как всегда, мы с братьями в этот вечер много болтали, рассказывая всякие небылицы, и я узнал немало любопытных подробностей о некоторых «лекарствах», приготовляемых старателями и индейцами от всяких болезней, как подлинных, так и мнимых. Например, существовало поверье, что зуб аллигатора может быть чудодейственным амулетом против укуса змеи, а если кусочек зуба растолочь, разболтать в воде и проглотить, то это предохраняет от змеиного укуса на то время, пока у человека нет еще такого амулета. Потом мне рассказали историю об одном старателе, который неожиданно умер, и, по всей видимости, от отравления ядом. У него было три сына, и двое из них вскоре тоже умерли, причем симптомы были одни и те же. И только третьему сыну удалось обнаружить, что в изношенную подошву отцовских ботинок вонзился отравленный шип. Он-то и погубил отца. Два других брата, надевавшие потом эти ботинки, очевидно, тоже напоролись на шип и погибли от яда. Я удивился, что отец не обратил внимания на впившийся в его ногу шип, но мне сказали, что в тот момент рядом с ним никого не было, а яд был таким сильным, что свалил его в несколько минут. Первый сын тоже был один, когда надел эти ботинки, и также скончался в одиночестве почти на том же месте, где умер его отец. А второй сын стал надевать ботинки в присутствии третьего и сильно закричал, когда неожиданно накололся на острие. Если бы не этот случай, погиб бы и третий сын… Братья говорили очень серьезно и уверяли меня, что в Парике есть три могилы, подтверждающие эту историю…

Так же неправдоподобны были и всякие легенды о духах. Тут был страшный упырь Даи-Даи, который будто бы прятался по ночам на берегу рек и перекусывал глотки беззаботным путешественникам, и злой дух Свистун, который неотразимыми трелями увлекал свои жертвы в мрак джунглей, навстречу страшной гибели. Но наиболее мерзким созданием был Потрошитель, еще один речной дух, который предстает перед купающимися в образе получеловека, утаскивает их под воду, а там для полноты картины выгрызает им животы…

Менее омерзительны, но так же опасны для людей Мэйдагас — духи-женщины (и в этом деле не обходится без женщин), которые появляются перед старателями-одиночками в самых соблазнительных позах, увлекают их на освещенные луной поляны и превращают в деревья. Наслушавшись таких историй, я подумал, как же удивительна та сила, которая гонит людей к алмазам, если они могут преодолеть свой суеверный страх и целые месяцы, а иногда и годы оставаться в сумрачных джунглях, где, по их убеждению, обитают эти страшные духи…

В ту ночь все вокруг было просто создано для этих разговоров о духах. Луна зашла, кругом царил непроглядный мрак. От костра осталась лишь кучка едва тлеющих угольков. Прислушиваясь к ночным шорохам и всматриваясь при слабом мерцании керосиновой лампы в колеблющиеся тени, я без труда мог вообразить, как из темноты вдруг появляется страшный призрак. Язычок пламени стал совсем маленьким, потому что в лампе выгорал керосин. Внизу, у речки, квакали лягушки, шелестела высокая трава — кто-то осторожно пробирался сквозь нее. Призрачной стайкой над чащей пролетали мерцающие светлячки, а около угасающей лампы порхали огромные бабочки…