Мои часики еще и не на такое способны, но главная забава для меня — вычисление разницы во времени и возрастах. Не знаю почему, ведь практической пользы от этого никакой. Я только лишний раз убеждаюсь, как охотно люди подчиняются интеллектуальному диктату Земли — она заставляет нас жить по своему времени, стареть по своему Кэлендарю. Однако всякий, кто хоть раз путешествовал в космосе на околосветовой скорости, старится по-своему. Мы — странники во Вселенной — перемещаемся в едином пространственно-временном континууме, но живем-то неодинаково, в разных временах. Мы — островки времен среди ползучих песков Вселенной.

Вот я загнул, а! Прям философ какой-то!

Мне не хватает Кзила, моего лучшего друга.

Я знаю, сколько ему лет — точно, до последней секунды. Я занес его возраст в память часов, исходя из того, сколько Кзил перемещается во Вселенной быстрее света. Нам не увидеться больше, не побеседовать, но со мной — его время.

Кзил, дружочек ты мой. Ты навсегда останешься в моих часах.

Люди, кстати, считают меня сдвинутым. Может, так оно и есть.

Мы на орбите пустынной каменистой планеты. Она вращается на орбите солнца Каппа 0332b. Сегодня — Ночь фейерверка.

Мы в скафандрах усаживаемся на мостике, убираем стены и крышку отсека и с благоговейным ужасом наблюдаем, как мимо — прямо к желтой переменной звезде — устремляются два боевых корабля Корпорации. Их ведут угонщики.

Планета под нами вся в окалинах, оставшихся со времен, когда солнце достигло наибольшей величины. Сейчас светило гаснет — оно утратило десятую часть прежних размеров. Переменная ни на одной из своих планет — ни органическую, ни какую другую. Но четвертая от нее планета имеет плотную аммониевую атмосферу, жидкий металлический водород и устойчивую орбиту. А еще — озера жидкого кислорода. Сам бог велел заняться ее терраформированием, и сегодня мы узрим начала этого процесса.

Я до сих пор с теплотой вспоминаю освоение Надежды. По ней тогда шагали роботы-оксигенераторы, поглощали окись углерода и изрыгали чистый воздух. Замороженный ад мы превратили в тропический рай; уже через шестьдесят лет после начала терраформирования по планете смогли пройтись люди без скафандров и кислородных масок.

Сегодня техника шагнула далеко вперед. На поверхность планеты набросили микротонкую теплопоглошаюшую сеть; в кислородные озера погрузились наноботы. Все до последнего — мельчайшего— элемента функционируют, словно разумные шестерни гигантской машины непостижимой сложности. И все они связаны единой энергорешеткой, питаемой через орбитальный энерготранзмиттер, который сам поглощает энергию солнца.

Боевые корабли подходят ближе к солнцу. Я включаю оптику шлема на полную мощность, но все равно не вижу обшивки судов. Однако представляю, как под ярко-желтыми лучами светила шипит и плавится кожа стальных Икаров.

«Под ярко-желтыми» звучит нелепо. Пустая фраза.

Кожа стальных Икаров шипит и плавится под мерцающими, испепеляющими лучами светила.

О, уже лучше.

Спасибо. Загрузи этот вариант и забей его в дневник.

Корабли выстреливают в солнце гарпунами, и те пробивают его хромосферу, затем — фотосферу. Ультразвуковые камеры передают на экран у нас над головами изображение преисподней — из самого сердца звезды. Мы, будто в кинотеатре, смотрим, как ее доят.

Гарпуны взрываются и большими светящимися шарами ныряют в сердце солнца. Жар разрушает их оболочку, обнажая сердечники — серебряные капсулы, похожие на пули. Они летят на околосветовой скорости, не успевая сгореть; врезаются в конвективную зону, пробивая ячейки супергрануляции.

В мгновение ока — или даже быстрей — капсулы проходят сквозь солнце, до краев наполняясь энергией. Компьютерная программа-симуляция показывает траекторию капсул полета — они несколько раз облетают планетарную систему с такой скоростью, что их просто не видно. А потом замедляются, обретя устойчивую орбиту; раскрываются, словно бабочки, зависшие в воздухе после неуловимого глазом облета планет.

Сверхплотные тела капсул, напитанные энергией, отдают ее теперь энергостанции, но не всю сразу, а по частям, в несколько импульсов.

Дальше энергия передается оксигенераторам, сети — хитроумному, блестящему механизму терраформирования, который медленно оживает у нас на глазах. Жар всасывается из атмосферы и топит кислород, а жидкий металлический водород испаряется, смешиваясь с газообразным кислородом в этаком ведьмином котле. За процессом следят триллионы датчиков.

Солнце вспыхивает, будто огонь в печи, когда золу ворошат кочергой. В нем словно запустили механизм самоуничтожения, и вот-вот произойдет катастрофа. От звезды волнами расходится пламя и превращает космос в калейдоскоп из пятен света, черноты и горящего мусора. Мимо не успевает пролететь комета — сгорает, махнув на прощание хвостом. Солнце плюется сгустками огня, которые рвутся с силой триллионов термоядерных бомб, превращая ночь в день, а космос — в подобие солнца. Скафандры не спасают от нестерпимого жара.

Затем все стихает. С каждой секундой у звезды забирают все больше энергии, а на планете под нами зажигаются огоньки, похожие на солнечные блики на поверхности моря. Переменная вспыхивает — и мы ликуем. Потом она успокаивается. Солнце ранено, его гордость уязвили какие-то люди. Они высосали жар из его пламени.

Пройдет девять месяцев, и на планете можно будет жить. Вот до чего дошел прогресс. Мое сердце поет, и я горжусь тем, что жива, тем, что я — человек.

Мы, люди — боги!

Лена, уйми свою спесь.