— Товарищ младший лейтенант, прошу ко мне!

И так он поговорил с младшим лейтенантом, такая была «выволочка», что Даша возвращалась одна на попутных. А Шустов оказался вместо заболевшего шофера на тихоходной тяжеловесной машине. На ней не разгуляешься… Придумает же Ватагин такую кару!

Стоя на подножке походной радиостанции, Даша заглядывала в глаза Славки Шустова:

— Полковника своего не видели?

— А где он?

— Во-он, на румынском берегу. Умывается… — показала она флажком и, соскочив с подножки, крикнула: — У них, в Европе, с личной гигиеной плохо! Солдаты жалуются: умывальников нету — в тазах полощутся!

Походная спецмашина грузно съехала с моста в щепу и опилки. Лишь только миновала угроза проколоть на гвоздях покрышки, младший лейтенант просиял. Это выражение избегнутой опасности знакомо было всем, кто знал и любил Славку Шустова: оно зародилось в голубых глазах, блеснувших победоносно, хоть и немного наигранно, и мгновенно стерло усталость со впалых щек и худощавого подбородка.

С ведерком в руке подбежал Шустов кзнакомому «виллису».

Все-таки свыкся он с полковником Ватагиным, хотя порой и негладко складывались их отношения.

— Товарищ гвардии полковник! Разрешите обратиться? Гвардии младший лейтенант Шустов…

Полковник Ватагин — грузный мужчина без фуражки — протирал красное лицо полотенцем, вернее сказать — пачкал вафельный лоскуток полотенца: седые волосы на висках были бурыми от пота и пыли. Он, видно, нисколько не обрадовался своему адъютанту, потому что даже нахмурился:

— Ну как? Не заскучал по лихой езде?

— Заскучал, товарищ полковник. Ох, и бандура же досталась!

— Ладно, доведи до места, а там посмотрим… Вот и Европа! Ты обернись, Шустов, по сторонам. Не каждый день государственную границу переходим.

Два человека, сдружившиеся в походах, испытывали сейчас одно чувство: вот наконец не на своей земле видят они избитые осколками хаты, конскую падаль под откосом.

Под дамбой лежали мертвые тела, завернутые в дерюгу. Женщина и девочка. Туда их, верно, отнесли солдаты после бомбежки. У матери маленькое лицо, оскаленные зубы. Лоб у девочки желтый, как воск. «Наши? Или уже ихние?» — невольно подумал Славка. Он исподлобья взглянул на Ватагина:

— Радист цельными ночами слушает, прямо с лица спал, наушников не снимает.

— Пусть слушает. А ты ему не мешай.

— Зачем же я буду мешать?

— А затем, что знаю тебя: наверно, развлекаешь.

— Мое дело маленькое — я везу, — обидчиво возразил Шустов, но тут же, подавшись всем телом вперед, азартно зашептал: — А что бы это значило: «Пиджак готов! Распух одноглазый…» Вот так позывная! Ведь во сне не приснится, товарищ полковник. Я уж и так и этак примерял — туман!..

— Ладно, об этом не здесь, — оборвал полковник. — Тебе во фронтовом ансамбле работать — всю программу бы вел, как раз по твоей разговорчивости…

— Гвоздей небось нахватали! — в свою очередь, огрызнулся Шустов, оглядывая покрышки.

Полковник Ватагин обходился без шофера главным образом потому, что в дороге часто велись беседы не для посторонних, и было надежнее, когда за баранкой находился младший лейтенант Шустов. К тому же полковник любил и сам водить машину и отдыхал за этим занятием. Ну уж зато и расплачивался он за каждую царапину на крыле: адъютант не прощал небрежности в обращении с машиной.

— Сегодня ночуем вместе, — сказал Ватагин. — Сверну на край села, ты за мной. А ночью, если Бабину удастся напасть на переговоры, разбуди — послушаю.

— Есть разбудить ночью, товарищ полковник! Разрешите следовать?

— Погоди… Посмотри, Шустов.

Они стояли вполоборота к мосту, по которому вступала на Балканы Советская Армия. Минуло уже шесть суток с тех пор, как наши войска прорвали фронт на Днестре.

— Гляди. Запоминай!

Ватагин и сам глядел и не мог отвести взгляд от моста, по которому колонны тягачей катили орудия на юго-запад, в чужие страны. В сияющей высоте ныли невидимые бомбардировщики.

— Регулировщицу видел на мосту? — почему-то вспомнил полковник.

— Видел. А что, заметно? — быстро переспросил Шустов.

Но Ватагин ничего не ответил, только загадочно усмехнулся и пошел к машине.

— Иван Кириллович… Иван Кириллович, велели разбудить, — шептал Шустов над ухом Ватагина в четвертом часу утра.

— Что, поймали?

— Сейчас позывные передают. Вставайте скорей, Иван Кириллович, — шептал младший лейтенант, подавая Ватагину ремень и фуражку.

Шустов любил уставную субординацию и только по ночам, когда приходилось будить начальника, называл его по-домашнему — Иваном Кирилловичем.