Вечер быстро утверждался в правах. С деревьев плавно стекали сумерки и, сгущаясь возле земли, превращали воздух в серую неподвижную дымку. Фигура Извека начинала скрадываться подступающей темнотой, но он уже сидел у воды и, судя по всему, охоту уже закончил. Когда кусты слились в сплошную тёмную массу, послышались уверенные шаги. Лицо дружинника сияло, как у ловчего, надевшего на рогатину помесь лося и медведя. В одной руке, словно кукан с рыбой, мотался прут с насаженными лягушачьими ляжками. Другая рука вытирала о штанину вымытый нож. Не обращая внимания на вытянувшиеся лица, охотник присел у огня и, присыпав белое мясо золой, повесил прут над углями. Опустившись на землю, опёрся на седло и, с чувством выполненного долга, приложился к питью.

— И ты это будешь кушать? — осторожно поинтересовался Резан.

Сотник утёр ладонью губы и довольно крякнул, глядя на прогревающийся вертелок.

— Причём с удовольствием, и не малым!

Микишка отвёл глаза в сторону. На добычу старался не смотреть но когда от костра потянуло жаренным, украдкой зыркнул. Лапки уже задорно шкворчали, обретая жёлтую корочку и щекоча ноздри заманчивым ароматом. Мальчонка тоже поглядывал, как дружинник терпеливо поворачивает прут с пухленькими окорочками. Когда мясо было снято с огня, Микишка хмыкнул.

— А на вид, вроде куропаточьих ножек! С перепонками, конечно, было бы не то, а так… похоже.

Сотник захрустел первой лапкой, блаженно закрыл глаза.

— А на вкус гораздо славно. Гораздо!

Он снял с вертела вторую ножку, подумав, протянул прут Резану с мальчишкой. Внук волхва решительно замотал головой, а Микишка помедлил, но с любопытством отцепил румяный окорочёк. Пробовал недоверчиво, готовый тут же выплюнуть, но с каждым жевком глаза округлялись и, скоро пятерня ополченца потянулась за добавкой.

Извек сдержал улыбку, отломав край прута, отдал пяток лапок Микишке. Тот благодарно кивнул и уже смело принялся за угощение. После третьей прервался, опустошил плошку, сладко причмокнул. Мальчонка же, поглядывая на них, вздохнул и потянулся за печеньем.

— Интересная у меня всё-таки жизнь, — заговорил Микишка с довольной улыбкой. — Вчера чуть не убили, сегодня чуть не убили и завтра… чуть не убьют.

Он осёкся, задумчиво почесал вьющуюся шевелюру и помотал головой.

— Правда завтра хорошо бы отдохнуть. Шмотки постирать, помыться, просушиться. А то вон рукава, от засохшей крови, до локтей колом стоят. Да и на самом три слоя грязи…

Извек ухмыльнулся Микишкиной речи.

— Эт, брат, ничё. До пяти слоёв — не грязь, а после пяти — сама отваливается.

Резан замер, осмысливая мудрые слова, даже жевать перестал. Наконец до него дошло, что это шутка. Он серьёзно кивнул, мол, понял и вернулся к остывающим лягушачьим лапкам. Дожевав лягушатину, с видом знатока заключил:

— Всё-таки жизнь интересная штука! Даже без бани. Чего только не испробуешь, пока не помрёшь. И по мордасам получал, и молнией по башке отведывал, и с нечистью поганой бранился, и на чудном коне сиживал, и вина от пуза пивал, и лупоглазыми закусывал, и к девкам боярским… — он осёкся, шмыгнул носом, потрогал места ссадин и уже тише закончил: — Весело в общем.

Внук волхва мельком глянул на него, потёр лоб и направился от костра. Сотник крутнул в руках корявый сучёк, проследил глазами за удаляющимся мальчишкой. Резан тоже бросил взгляд вслед пареньку и, запустив пальцы в курчавую шевелюру, задумчиво уставился в костёр. Извек кинул сучёк в огонь. Вскинувшиеся язычки пламени высветили напряжённую гримасу ополченца. Наблюдая как по лбу Микишки ползают морщины, Сотник усмехнулся.

— Чёт ты, братец, не весел. Иль думаешь о чём? Так поделись, вместе думать веселей, а ежели не придумаешь, то не так обидно.

Микишка покосился на Извека, оглянулся на кусты, за которыми скрылся мальчишка и, тяжело вздохнув, понизил голос.

— Никак не пойму, то ли мерещится, то ли меня по башке сильно стукнуло, только чудно мне. Малец наш какой-то не такой. Делает всё как-то не по-пацанячьи. А ещё… — Резан замялся. — Мы… пока ехали… моя рука-то перед ним… ну в общем мне почудилось…

— Что за пазухой у нашего мальца многовато! — перебил Извек, улыбаясь. — И при его худобе под телогрейкой уж больно торчит. Так?

Микишка вытаращил глаза, а Сотник, прищурившись на огонь, продолжал:

— И коленки у этого заморыша круглые, и плечи, для такого шустрого, маленько узковаты. И сесть норовит, сдвинув ноги… Да девка это. Девка!

Извек хохотнул, глядя как Микишкина челюсть поползла на грудь. Ворон тоже настропалил уши и замер с видом мудреца. Сотник махнул рукой, бросил в огонь ещё пару веток, подмигнул ополченцу.

— Ладно тебе столбенеть. И пасть прикрой, не-то кишки простудишь. Сейчас вернётся, да поговорим. И нам, и ей легче будет.