Медленно, неуклонно солнце поднималось все выше, заливая небо и море глубоким, переходящим в малиновый, оранжевым сиянием; айсберги искрились яркими рубинами, халцедонами и хризопразами. Этот вихрь красок достиг еще большего эффекта, когда в самой его середине вздыбил к небу свои нахмуренные утесы остров Диско — огромное черное пятно на фоне ярких цветовых контрастов. Пелена жемчужного цвета, словно крадучись, застилала горизонт и, постепенно обволакивая эти воды, придавала окружающему мягкие, спокойные синие оттенки. Все завернулось в тени, приняло искаженные формы, великолепные краски растаяли. Мы ушли на покой с таким ощущением, будто плавание в сторону полюса было обыкновенным развлекательным путешествием по волшебным, магическим водам. Первое настоящее видение Арктики — полуночное солнце — сопровождало меня в сновидениях, словно предсказывая мне успех, по которому истосковалось мое сердце.

На следующее утро, когда мы вышли на палубу, то увидели, что шхуна стремительно мчится вперед по огромным волнам. Террасы утесов острова Диско, монотонность которых скрашивал только что выпавший снег, были всего в нескольких милях от нас. Крики чаек и кайр разносились эхом от скалы к скале. Картина были лишена того великолепия красок, что мы наблюдали накануне. Солнце медленно выплывало из-за облаков мышиного цвета. Айсберги отливали ядовито-синим, а море катило гряды темных, цвета черного дерева, валов. Хотя почти не ощущалось ветра, разыгралось волнение. Мы почувствовали, что надвигается шторм, и поспешили укрыться в гавани Годхавна. [59] Это название красноречиво говорит о тех опасностях, которыми изобилует побережье, — настолько необходима эта гавань для моряков.

Когда мы вошли в узкий пролив, который извивается между низкими, словно полированными скалами, а затем вводит в гавань, двое эскимосов на каяках вышли навстречу, чтобы служить нам лоцманами. Приняв их на борт, мы вскоре отыскали удобную якорную стоянку, укрытую от ветра и волнения. Мы спустили на воду вельбот и отправились на берег, чтобы нанести визит губернатору.

Губернатор Фенкер сердечно приветствовал нас на небольшом

пирсе и пригласил к себе домой, где нас радушно встретила его жена — молодая, хорошо воспитанная датчанка.

Жизнь в городке била ключом. Все жители, включая собак, сбежались на прибрежные скалы и во все глаза смотрели на шхуну. Дома губернатора и его помощника — инспектора, самые примечательные в городе, были выстроены из дерева, привезенного из Дании, и покрыты толем. Хотя они и были скромных размеров, но казались слишком большими и как-то не гармонировали с отполированными льдом скалами. Рядом ютилось около двадцати эскимосских хибар, почти квадратных, построенных из дерева и камней, щели между которыми были туго законопачены.

Мы отложили визит в хижины аборигенов и пригласили губернатора вместе с супругой отобедать на шхуне. Мелодии, которые воспроизводил наш фонограф, стали сюрпризом для гостей и вызвали слезы ностальгии у кроткой женщины.

На всем побережье Гренландии прибытие судна — большое событие. Жизнь в этих отдаленных местах настолько бедна ими, что появление судна всегда вызывает оживление. Как только мы появились на берегу, девушки-эскимоски — эти крошки в странных штанишках — решили устроить танцы и всех пригласили принять в них участие. Моряки восприняли это известие с радостью и, получив разрешение капитана, вразвалку отправились на берег, оставив на борту только вахтенных. Это были не совсем обычные, полуночные танцы, ведь ярко светило солнце и ночь сверкала броскими красками.

Прежде чем выбрать якорь, мы выполнили необходимые ремонтные работы на шхуне и наполнили танки пресной водой. Подгоняемые беззаботным ветром, который словно торопился обогнать нас западнее Диско, на следующее утро мы прошли узкий пролив, известный под названием Вайгат. Когда я стоял на палубе, разглядывая проплывающие мимо айсберги, сверкающие подобно гигантским бриллиантам в прозрачном, серебристом свете утра, в моей душе стало расти некое чувство — оно пульсировало в такт движению судна, — подсказывавшее мне, что каждая отсчитанная минута, каждая пройденная миля приближает меня к таинственному центру Земли, к достижению которого я внутренне приготовился, но который все еще казался мне нереальным, недостижимым. Я содрогнулся от собственных мыслей.

К полудню мы дошли до устья Уманак-фьорда, испытывая сильное искушение зайти в его восхитительного спокойные воды. Зов Крайнего Севера не разрешил нам сделать это, и вскоре хорошо приметный Свартенхук (Черный крюк) — огромный скалистый утес замаячил на горизонте. За ним постепенно прорисовывалась длинная цепочка тех самых островов, в гуще которых затерялся Упернавик — место, где можно встретить последние следы цивилизации или хотя бы напоминание о ней. Ветер усилился, однако горизонт оставался чистым. Мы неслись на запад по крутым волнам в лабиринте островов, рассеянных вдоль южного побережья залива Мелвилл. [60]

Далее нам предстояло окунуться в настоящее царство льдов, единственными обитателями которых были немногочисленные эскимосы.

На следующий день, сняв часть парусов и работая двигателем, мы зашли глубоко в залив Мелвилл и там столкнулись с полями пакового [61] льда. Мы решили поохотиться. Для этого надо было прижаться ближе к земле. Там-то впервые нам и напомнили о себе великие силы Севера — молодой лед сцементировал плавающие вокруг нас поля, и на несколько дней мы оказались запертыми в замерзшем море.