Нас преследовали два ворона. Их пронзительные крики эхом отдавались среди айсбергов. Присутствие этих птиц подсказало эскимосам, что поблизости бродят медведи, однако мы не видели даже следов. Крики воронов действовали на собак возбуждающе, они вели себя так, будто напали на след, и мы быстро двинулись в сторону острова Брука. Этот остров представляет собой довольно высокое плато с острыми утесами. Расположенный по соседству остров Бонсал сильно сглажен ледником. Между этими островами мы нашли место для лагеря, кое-как защищенное от ветра.

Покуда мы расправлялись с кукурузой и беконом, собаки взвинтили вой до жуткого свирепого крещендо. Я подумал, что они по своему обыкновению приветствуют появление луны, однако тон их голосов выражал чрезмерное возбуждение. Мы вышли наружу, чтобы узнать, в чем дело. Было так темно, что в двадцати футах я ничего не мог разглядеть, холодный ветер затруднял дыхание.

— Nannook (Медведь), — зашептали эскимосы. Я огляделся, чтобы отыскать позицию, удобную для обороны. Однако помешала непроницаемая ночная мгла, поэтому мы с ружьями на изготовку встали за палаткой. Медведь, по-видимому страдавший чрезмерной любознательностью, неумолимо надвигался на нас.

— Таокоо! Таокоо! Igboo did oo-ah-tonie! (Смотри, смотри! Позади айсберга!) — говорили мне эскимосы. Однако я не видел ни айсберга, ни медведя. Мы с волнением ждали на морозе. Медведь повернул в сторону и спрятался за другим айсбергом. Мы отстегнули лучших собак. Одним прыжком они растворились в темноте.

Мы запрягли остальных собак и двинулись вперед. Я сидел на нартах Тотио, так как у него была самая многочисленная упряжка. Мы перепрыгивали через разводья, иногда окунаясь в воду. Следы медведя вились вокруг огромных айсбергов, которые казались в темноте привидениями. Собаки сами шли вдоль невидимой цепочки следов и вскоре хором известили нас о начале сражения. Мы словно по воздуху летели напрямик в таинственную тьму, откуда доносились звуки. Тотио шел впереди. Приблизившись, мы спустили собак, оставив в упряжке только двоих. Нарты перевернулись и накрыли меня. Подоспел Кулутингва и тоже спустил собак. Я отдал ему свой новенький винчестер. Торопясь вслед за Тотио, он успел сделать несколько шагов, когда тот выстрелил. Заметив, что зверь пытается подняться, Кулутингва тоже выстрелил из нового ружья. Огненная вспышка пронзила темноту. Кулутингва кинулся ко мне и попросил фонарь. Бездымный порох разорвал новое ружье. У Тотио не было больше патронов. Однако медведь лежал смирно. Мы приблизились с копьями в руках.

Собаки исполняли вокруг поверженного зверя дикую пляску, однако у того было еще достаточно сил. Он выбрасывал вперед лапы, да с такой силой, что держал в полном бездействии собачью свору. Подоспели другие эскимосы, впереди них тоже мчались собаки. Тотио выступил вперед и погрузил копье медведю под лопатку. Зверь принадлежал ему.

Молодой эскимос не только подарил экспедиции медведя, но и приумножил свои победы, завершив тем самым перечень деяний, закреплявших за ним право считаться настоящим мужчиной. Эта победа позволяла ему жениться. Он уже успел обзавестись двенадцатилетней невестой, однако без убитого медведя помолвка не могла считаться нерушимой. Он принялся танцевать от радости, переполнявшей его молодое любящее сердце. Бичами мы отогнали собак и принялись свежевать тушу. Каждая собака получила лакомый кусочек. Остаток мы погрузили на нарты и вскоре отправились в лагерь.

На следующий день мы охотились на оленей-карибу. Небо было удивительно чистым, и стоило нам покинуть лед, как ветер с ледника словно куда-то исчез. Охотничья партия рассеялась по многочисленным горам ледника. Меня сопровождал Кулутингва. Мы хотели подняться на небольшое плато, откуда я мог бы изучить окрестности.

Но не прошли мы и полмили в глубь побережья, как обнаружили свежие следы карибу. По ним мы двинулись вдоль крутого склона в сторону плато, находящегося на высоте примерно тысячи футов. Мы заглянули за гребень. Прямо под нами пара оленей разгребала снег в поисках корма. Было достаточно светло, и они находились в пределах досягаемости ружейного выстрела. Однако прежде чем решиться выстрелить, эскимос обязательно подбирается к добыче как можно ближе — поэтому, обойдя оленей под прикрытием гребня утеса (или это была покрытая снегом полка скалы), мы подобрались на угодную эскимосу дистанцию и выстрелили.

Животные упали. Их почти белые, с длинным мехом, прочные шкуры пришлись нам весьма кстати для изготовления спальных мешков. Пока эскимосы свежевали складными ножами туши и делили мясо на три части, я исследовал окрестности.

Передняя часть ледника Гумбольдта, который простирается на 60 миль к северу, была отчетливо видна в обрамлении темно-синих утесов. Ближе к середине его совершенно чистый от снега, с многочисленными трещинами лед струился волнами словно по поверхности штормового моря. Из-за странного пурпурно-синего отблеска, шедшего от ледника ввысь, небо чем-то напоминало водяное [82] Снег, засыпавший льды на море, отливал нежно-лиловым. В остальном небо и земля были залиты характерным для арктических сумерек багровым отблеском.

Этот ледник, самый крупный в американской Арктике, некогда простирался значительно южнее, и в его власти находились все окрестные острова, включая остров Брука. Ледник предстал перед нами как очаровательный этюд, написанный в пурпурных и синеватых тонах, однако было слишком холодно, чтобы решиться его исследовать.

Эскимосы подготовили для меня самый легкий тюк. Удобно разместив его у меня на спине, а ремень, помогающий удерживать его, на лбу, эскимосы взвалили на себя свои тяжелые тюки, и мы направились в лагерь. Останавливаясь передохнуть, мы всякий раз отрезали кусочки оленьего сала, и я с удивлением обнаружил, что пристрастился к этому новому для меня лакомству. В лагере мы нашли остальных эскимосов, пребывавших в благодушном состоянии, так как каждому посчастливилось добыть одного-двух оленей. Большего не удалось сделать, и мы решили отложить охоту до утра в надежде встретить медведя.

Устав от долгой охоты и обильной трапезы с оленятиной, мы проснулись поздно. Выпив по чашке чая, упаковали и погрузили мясо. Собаки радостно тянули тяжелые нарты. Сумеречное сияние заливало небо, словно обдавая его жаром. К юго-востоку, на фоне розоватого неба, мощные языки ледника Гумбольдта маячили в фиолетовых стенах скал, а море выставляло напоказ многочисленные оттенки розоватых и лиловых красок в зависимости от направления отраженных лучей на склонах снежных сугробов.

Собаки, будто сознавая, что их носы обращены к стране моржей, бежали бодро. Не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка. Температура была -42°. Намереваясь достичь Анноатока за два перехода, мы, помогая собакам, бежали позади нарт. Мороз заставлял нас совершать энергичные телодвижения. Однако, отягощенные мехами, мы то и дело искали повод, чтобы с удобством развалиться на нартах и избежать пытки, которую причинял пот. Источник света медленно смещался вдоль покрытых тенями гор, нависавших над замерзшим морем. Наша тропа, будто наэлектризованная, источала многоцветное сияние.