В прозрачной гондоле цвета вечного сияния солнца и лазури я уже не в первый раз подплывал к Виктору по глади небесных озер с блистающим магическим веслом в руках. И мы не раз пытались прояснить вопрос… гм… кхм… того предмета, чем можно порвать женщину на свастику, как выражаются иногда мужчины.
– Мужские семенники как самый очевидный и первейший гендерный признак, не подлежат реинкарнации, они будут свободно болтаться в пространстве как никчемный артефакт… – говорил я мягко следователю межрайонной прокуратуры Виктору Чепелю в последние минуты его земной жизни.
В прозрачной гондоле цвета вечного сияния солнца и лазури я уже не в первый раз подплывал к Виктору по глади небесных озер с блистающим магическим веслом в руках. И мы не раз пытались прояснить вопрос… гм… кхм… того предмета, чем можно порвать женщину на свастику, как выражаются иногда мужчины.
– А что будет со мной? – иногда спрашивал Чепель, задумываясь о ближайшем будущем.
Обычно я благосклонно указывал на место в золотой прозрачной лодке, куда Чепель скоро должен будет сесть, чтобы лучше видеть гладь бесконечных озер, по которым мы будем вечно плыть втроем – Чепель, Марина и я (ее верный помощник а мастерстве реинкарнации, магические чудеса которой Марина уже освоила).
Да, плыть и петь протяжные вечерние песни цвета золота и заката. Плыть и видеть чудных девушек парящих на берегах озер, которые будут махать нам вслед легко и бескорыстно, имея ввиду, что Чепель нынче реинкарнирован в отрока без признаков пола. И улыбка его, следовательно негендерна.
Я говорил:
– Фактически, твоя улыбка будет легка и очаровательна до нежности, как улыбка одной подружки, предназначенная другой подружке…
Чепель уточнял снова и снова с понятной обидой:
– Мужские семенники не подлежат реинкарнации? А как же я их найду потом?
– На них будет висеть бирка: «Собственность господина Чепеля»
– Почему они не подлежат реинкарнации?
– Они мешают мужчине превратиться в носовой платочек женщины… в преданную помадку, которая всегда в сумочке… в зубочистку, которая всегда с ней… в кипу влажных ароматных салфеточек, без которых она не выходит из дому…
– В кулончик… – бормотал Чепель. – В зубочистку… В салфеточки…
– Ты не хочешь быть кулончиком, который преданно болтается на шее женщины? – удивлялся я.
– Нет.
– Вот видишь, – поучал я. – А когда у тебя не будет семенников, ты легко превратишься в кулончик и будешь счастлив, болтаясь на шее женщины как я.
– Так вот какая дивность случится со мной! – всякий раз изумлялся Чепель то ли счастью опять превратиться в допубертатного малОго, то ли в горе.
– Да, – подтвердил я и на этот раз, отчаливая в свободное плавание до времени.
Гондола, в которой сидели мы с Мариной пока вдвоем, медленно пустилась в путь по глади небесной воды.
Я посмотрел в земное лицо Чепеля, которое при разговорах со мной обычно было слегка тронуто золотом и лазурью ангела (как бы на пробу).
Я подумал: «Только уши у Чепеля, действительно, не ангельские и топорщатся пельменями».
– Ну, это совсем маленький недостаток, – рассмеялась Марина. – Возможно, целесообразный…
Она опустила руки в лазурь, зачерпнула полные ладошки синевы и ополоснула лицо…
И стало оно опять свежим и несколько строгим…
Вы спросите, почему я упоминаю об этих прошлых разговорах, когда Чепеля уже нет в живых?
Разговоры эти имели смысл, ибо следователь межрайонной прокуратуры Виктор Чепель на последних минутах жизни удостоился необыкновенной близости с Мариной Трегубовой в обмен на то, чтобы потом стать именно кулончиком-салфеточкой при ней.
«Он получил ночь любви от Марины, а наутро был реинкарнирован? – изумленно спросите вы. – Не слишком ли высока цена?»
Не знаю, бывает и такое. Из истории мы помним Клеопатру, которая однажды тоже вступила в подобный торг.
Помните?
Чертог сиял. Гремели хоромПевцы при звуке флейт и лир.Царица голосом и взоромСвой пышный оживляла пир.Блистательная царица, скучая в этом пиру, спросила: готов ли кто-нибудь из вас провести со мной ночь любви в обмен на жизнь, которой он лишится наутро?
«Рекла и ужас всех объемлет…»
Тем не менее трое смельчаков нашлось. Воин, Философ и Юноша.
…Пробная лазурь улетучилась с лица Чепеля, она опять стало красным и потным; и опять потекли последние минуты жизни Чепеля – возможно они были самые счастливые…
Разве что контраст довольно мрачного помещения, где нынче пребывал он, немного может смутить непосвященного человека.
Это помещение похоже на казематы 40-х годов 20-го столетия. Тусклое электрическое освещение, с каменных стен слабо течет вода. Все здесь выглядит крайне аскетично.
В центре – старинное металлическое кресло с высокой прямой спинкой.