– Художественный просмотр – это значит, что мы все там будем ходить перед комиссией голыми!

– Совсем? – поразилась Нинка.

– Может, и не совсем, а в купальниках! Так что ты купи себе лифчик покрасивше.

– Да я как-то и в красивом лифчике не очень хочу перед мужиками там выкаблучиваться, – заколебалась Нинка.

– Тебя не спрашивают, хочешь или нет, – осмеяла ее Алла. – Ты вслушайся только: художественный просмотр! Понимаешь или нет?

– Да зачем такие страсти? – охнула Нинка. – Мы же перед голодными посетителями не будем голыми ходить? Или в купальниках?

– Во-первых, деревня ты деревня, не перед посетителями, а перед клиентами! Это ты запомни да не ляпни где не к месту. А во-вторых, в купальнике члены комиссии могут легче разглядеть, какая у тебя пластика движения!

От таких хитрых слов у Аллы у самой глаза округлились, а Нинка так и вовсе ничего не поняла.

– Что это за колбаса такая?

– Ну, как ты ходишь, как лежишь!

– Да хожу как хожу! – вконец разозлилась Нинка. – Я же так понимаю, что мое дело в ресторане или столовой – как быстрее этого самого клиента обслужить. И не обсчитать его.

– Вот таких в школе называют не официантами, а «половыми». Знаешь, кто такой половой?

– Знаю, читала, – буркнула Нинка.

Вечером они с Натальей попытались самостоятельно разобраться, в чем может состоять этот «художественный просмотр». И что этим членам комиссии надо.

– Будут себе в постель девок отбирать! – уверенно сказала Наталья. – И ничто другое.

– Да брось ты, Наталья! – оскорбилась за школу Нинка. – Там же в комиссии, я их видела, такие люди большие сидят!

– Какие это большие? Что у них такое уж большое, чего и разглядеть нельзя?

– А вот заместитель председателя, говорят, известный артист Пахомов! Я его в кино видала!

– Пахомов? Известный? Да он всегда какие-то малюсенькие роли играет!

– Все равно известный! – уперлась Нинка, а тут вспомнила, что года три тому обратно Пахомов играл официанта в какой-то очень хорошей картине. И ей стало понятно, почему он заседает в приемной комиссии. Но Пахомов играл всегда очень хороших людей, и Нинка поверила, что он будет добрым и ее не «зарубит».

– Ишь ты! – засмеялась Наталья. – Почему это тебя не зарубит, а остальных зарубит? Сколько, говоришь, вас там сейчас на одно место?

– Две с половиной, – вспомнила Нинка то, что ей под страшным секретом передавала Алла.

– Ага. Тут хошь не хошь, а кого-то рубить надо, сама понимаешь! И потому тебе там сразу чем-то отличиться требуется! Чтоб тебя отметили и запомнили!

Отличиться Нинка догадалась великолепным платьем, которое приглядела в сундуках тетки Прасковьи, когда та по неосторожности вынимала при Нинке из сундука закладную вещь какого-то своего должника. Должник принес деньги, что брал в долг, и стоял на лестнице, ждал свой заклад, а Прасковья от волнения и жалости, что ценный заклад уплывает, про нее и забыла. Тут-то Нинка и углядела это платье – черное, воздушное, с золотыми звездами по подолу.

Нинка сразу поняла, что по лютой доброте своей Прасковья платье никогда не даст. И поэтому, чтобы получить платье на один день, понесла тетке в заклад телевизор, который подарил Саша.

Тетка согласилась взять телевизор на неделю, а на один день дала платье.

– Актерка одна мне его заложила, – сказала тетка. – Года четыре тому прошло, так и не пришла за ним. Платье хорошее, сносу ему не будет.

Нинка примерила платье, когда Наталья, улокавшись портвейном, пошла спать. При ней Нинке не хотелось щеголять в обновке.

В зазеленевшем стекле зеркала, которое Нинка нашла в хламе какого-то разбитого старого дома на Арбате, Нинка отразилась очень шикарно, и даже само зеркало засверкало от этого великолепия.

Но беда заключалась в том, что в этом платье до школы официанток никак нельзя было добраться: буфы – как бочки на плечах, а сзади волочится шлейф, как у королевы. Нинка сообразила, что можно взять такси, всю ночь подшивала и ушивала на себя свой наряд, а утром отправилась на «художественный просмотр». За счет своей фамилии, начинавшейся с буквы «а» – Агафонова, значит, – Нинка должна была во вторник появится перед комиссией одной из первых, и потому она пожалела, что придет и уйдет в своем платье в то время, когда все ее соперницы еще не соберутся, чтобы подохнуть от зависти.

Так оно и оказалось. Нинка утром отловила такси и поехала в школу. Таксист по дороге на нее косился и наконец спросил:

– Вы артистка, наверное?

– С погорелого театра, – ответила Нинка.

– Я вас где-то видел...

– Ага. В кино «Свинарка и пастух».

Таксист принялся вспоминать, видел ли он ее в этом фильме, но не вспомнил, пока они не приехали на место.

Перед дверьми зала, где проводили просмотр, стояло только с дюжину девушек, от буквы «а» до буквы «в», остальные должны были подтянуться попозже. Все они были приодеты кое-как, без Нинкиного блеска. Они встретили ее, широко раскрыв глаза, заохали, испугались, и те, кто в очереди на просмотр стоял по списку еще не скоро, а жили неподалеку, ринулись домой, чтобы тоже надеть что-нибудь запоминающееся.