– Послушай, – вразумительно сказала Нина. – Я работаю первую неделю, никого толком не знаю, ничего в ваших делах не соображаю и если меня застукают за такими вашими делами, то мне же попросту и сказать будет нечего! Вышибут, и конец!

– Да вы не бойтесь, мы вас-то прикроем! Главный редактор редакции Аркадий Андреев свой человек, Женькин друг. Главное, на Зиновьева не наскочить. Главное, Женьку сейчас поднять и изъять отсюда.

– Хорошо, – решилась Нина, потому что ей понравилось волнение толстенького Максима за своего товарища. – Поднять не сложно. Минут на десять, чтоб провести наружу. Но нужно стакан портвейна или сто грамм водки.

– Да?!

– Да. Он же в лежку лежит.

– Ага. Я видел. Я думаю, это не проблема. Встречаемся в чулане. Я сейчас.

Максим оказался деятельным человеком, правда, вместо заказанных напитков принес початую бутылку коньяка.

– Аркаша Андреев из своего представительского запаса отсудил, – пояснил он. – Сойдет?

– Сойдет, – сказала Нина. – Идите на свои заседания. Как-нибудь управлюсь.

Максим ушел будто бы успокоенный, а Нина вскоре засомневалась, справится ли с этим делом. Парень оказался предельно глубоко пьян. Видимо, глотал непотребные напитки всю ночь.

Она налила в ведро холодной воды, подложила под голову Воробьева полотенце и вылила ему на длинные волосы с полведра.

Он зафыркал и разлепил мутные, длинные и темные глаза. С минуту открывал и закрывал рот, словно передохнуть не мог, а потом спросил:

– Где я?

– В жопе, – просто сказала Нина.

– На студии, значит? В Останкине или на Шаболовке?

– На Шаболовке.

– Херово. Здесь Зиновьев-гад.

– Наверное.

– А машина моя где?

– Не знаю.

– Это хорошо, – он закрыл глаза и принялся было умащиваться на сундуке с удобствами, словно оказался в собственной постели. Момента упускать было нельзя.

Нина нашла стакан, наполнила его наполовину, рывком подняла Воробьева и прислонила спиной к стене.

– Выпей, и похиляем домой, – сказала она твердо.

– Домой? – Он туповато смотрел на коньяк.

– А куда еще?

– Логично, – ответил он почти трезво.

Но рука его, протянутая к стакану, так плясала и дрожала, что до рта благословенной жидкости донести бы он не смог.

– Открой рот, – сказала Нина.

Ох, сколько перевидела она пьяниц на своем веку работы в ресторанах, и все они были одинаковы, словно яйца из инкубатора. И все, когда достигали подобного состояния, вели себя по одной и той же схеме. Сейчас проглотит коньяк, словно подавится, сморщится, застонет, и если уж не совсем испитой, то удержит жидкость в желудке минуты три.

Этот проделал все как все, но вырвало его минут через пять. Однако проблеск сознания в глазах промелькнул, и он даже отметил это самостоятельно.

– Так. Ситуация критическая. Евгений Воробьев, великий режиссер современности, нажрался на творческом, трудовом посту. Евгению Воробьеву наступают кранты. – Он глянул на Нину и спросил вполне осмысленно: – Кто ты, прелестное дитя?

– Нина. Сваливаем отсюда. На дворе возьми меня под руку. Пропуск не потерял?

– Не должно.

Пропуск у него оказался на месте.

Двор они пересекли благополучно, хотя Воробьева слегка и раскачивало, что сам он, захихикав, определил одним словом:

– Штормит!

– Иди ровней и улыбайся, – сказала Нина. – До проходной пятьдесят шагов.

Нина понимала, что главная опасность заключалась в том, что можно наскочить на кого-нибудь, кто знал Воробьева. А затем – миновать милиционеров на выходе. По идее, им должно быть все равно, в каком состоянии покидают службу творческие работники, но это смотря по тому, какой человек стоит на вахте. С учетом того, что антиалкогольную кампанию никто официально еще не отменял, можно было напороться и на сверхретивого служаку, который несет не только должностные обязанности, но не против включать в них и общественный долг, который требовал борьбы с пьянством. Во всяком случае, на производстве.

– Ну, Женя, – сказала она, – не дыши, голову вверх, взгляд ясный, походка твердая. Менты перед нами.

– Плевал я на ментов, – спесиво заверил Воробьев, но совета послушался.

К счастью, молоденького милиционера больше интересовали документы, чем их предъявители. Документы он рассматривал с очень большой тщательностью, а по лицам лишь пару раз скользнул взглядом.

Через минуту они оказались вне территории студии, Нина освободилась от руки Воробьева, перевела дух и сказала весело:

– Все! Пронесло! Шкандыбай домой!

– Шкандыбаю, – серьезно ответил тот и совершенно спокойно уселся на тротуар, привольно раскинув длинные ноги.

– Ты что тут делать собрался? – крикнула Нина.

– Приспну и пойду. Вы, мадам, свободны.

Она поняла, что пьяное путешествие еще не окончилось, что Воробьев имеет еще много шансов влипнуть в скверную историю и что раз уж она взялась за это паскудное дело, то его придется завершать до конца.

– Вставай, – сказала она, стараясь не смотреть по сторонам, чтоб не видеть осуждающих и презрительных лиц прохожих. – Вставай, подонок, и пойдем домой. Я тебе там выпить дам. Водки.