Сбивчивый голос Антонио ввел ее в замешательство. Что же это происходит: даже наказания не последует, ничто не затмит впечатлений, не смоет вину – неужто так и жить дальше со своей тайной, как с ноющей раной? Она открыла дверь. Тони, шатаясь, присел на край ванны. Он был здорово пьян и смотрел как побитая собака. Таким она его никогда раньше не видела. Молча встала: на ногах ниже колен раскраснелись от воды царапины, каждый сантиметр кожи словно рассказывал о том, как его ласкали другие губы, а на руке посмеивался зеленый огонек.

– Ты обижаешься на меня? – виновато спросил Антонио.

– Нисколько.

– Можно, тогда я поцелую тебя?

– Не сейчас.

– Значит, обижаешься. – Тони сполз вниз, облокотился о край ванны, обхватил голову руками. Люсия перешагнула через него и, мокрая, выскочила прочь.

10 апреля

Как жить дальше? Надеюсь, хотя бы дневник поможет успокоиться. Не занималась этим лет с четырнадцати. Вот бы перечитать, что писала тогда! Но сейчас это не подражание подружкам и знаменитостям, а жизненная необходимость: если не выскажу, не отдам бумаге все, что тяготит душу, – сойду с ума.

Тони не замечает, что происходит со мной. С тех пор как мы вернулись в Мадрид, он совсем помешался на заработках и поисках квартиры. Я с ужасом думаю о том, что когда-нибудь он найдет дешевое жилье и нужно будет на что-то решаться. Он делает вид, что не помнит нашей ссоры в ту ночь, но я вижу, что она совершенно сбила его с толку. Он ничего не понял, ничего не заметил… «Обзавелась очередной безделушкой», – за одну эту фразу его можно ненавидеть. Когда я смотрю на кольцо Дэвида, мне хочется раствориться в этом камне, сгинуть в его глубине.

С удовольствием бы вычеркнула из своей памяти тот предпоследний день в Эйлате. Черт меня дернул набрать его номер! И без того было понятно, что Дэвид не хочет меня больше видеть. Я – развлечение на пару часов… «Господин Маковски и его супруга здесь больше не живут». Какая спешка! Неужели трудно было хотя бы попрощаться! Да, впрочем, что это я?! Разве я хоть капельку сержусь на Дэвида? Разве я хоть чуточку меньше стала его любить из-за того, что он не простился со мной? Он считает, между нами ничего не может быть. Разные города, разные страны, Лиз. Конечно, что могут поменять в такой ситуации слезные прощания? Тогда я дала себе слово не вспоминать о нем, но… он все время присутствует где-то рядом. Его глаза не оставляют меня, и я пытаюсь использовать их как призму, через которую мир видится прекрасным… И эти зеленые, подсматривающие за мной огоньки на левой руке…

14 апреля

«Дорогая, как только вернешься, позвони мне. Очень соскучилась». Сегодня я услышала хрипловатый мамин голос на автоответчике. Это было неожиданно, упало на голову, как спасательный круг. Она улетела на гастроли в США накануне моего отъезда в Израиль и должна была вернуться только через неделю. Бог увидел мои страдания и прислал ее раньше. Мне безумно захотелось увидеть маму в ту же минуту, рассказать о переполняющих чувствах. Все равно, даст ли она совет или начнет, как всегда, яростно спорить со мной, – лишь бы не сидеть в пустой квартире наедине со своими мыслями. Я была растеряна, подавлена впечатлениями. Дэвид – то новое ощущение, с которым я не могу справиться в одиночку.

Мама так обрадовалась моему звонку, словно мы не виделись целую вечность. Она была сама любезность, что с ней редко случается. От одного ее возгласа: «Ты уже в Мадриде!» – мне стало легче. Мы договорились встретиться в шесть на нашем месте, и я сразу же поверила, что она сумеет мне помочь.

Наше место – небольшое, уютное кафе неподалеку от Plasa del Sol. Там варят отличный кофе и подают хорошие вина. Поэты, режиссеры, художники – кого только не встретишь в этом заведении. «Кафе потерянных» – так его называют, но мне не верится, что люди, коротающие там время за чашечкой кофе, – потерянное поколение. Разве Соледад Эставес, Ла Валенсиана, – потерянная? Да она – воплощение уверенности!

Когда я вошла, ее еще не было, а все столики были заняты. Соледад всегда опаздывает. Я заказала себе кофе и устроилась на террасе.

Маму можно заметить издалека даже в яркой мадридской толпе. Она быстро шла по улице, и, казалось, толпа расступалась перед нею. Каждое ее движение наполнено музыкой, дарит почти физическое наслаждение: хочется встать и повторить каждый ее шаг, прожить его заново, хочется смотреть и смотреть на ее хрупкую фигуру с роскошной гривой черных волос. Считается, что женщины юга рано стареют, но знаменитая Ла Валенсиана в сорок два выглядит свежо и молодо. Она среднего роста, но осанка знаменитой танцовщицы делает ее выше. И красная блузка с черными бархатными брюками ей очень идет.

Я призналась маме, что на нее невозможно не засмотреться, а она рассмеялась, замахала руками в знак протеста, расцеловала меня и сказала, что раньше не замечала у своей ученой дочери поэтических порывов. Ей некогда было замечать, я думаю. Но нисколько не обижаюсь. Собрав дань восхищенных взглядов, она грациозно уселась за столик.

Я совсем забыла, что мама ездила в Америку как постановщик. Мне было стыдно, и я уткнулась в свою чашку, чтобы сгладить остроту момента. Мама ничего не заметила, она рассказала о программе, над которой так долго работала, а на вопрос, почему уехала до конца гастролей, намекнула на ссору с Росарио. Я представляю себе эту бурю!